Доверься Времени. Время – это музыка; пространство, в котором эта музыка раздается, есть грядущее. Симфония сочиняет саму себя, такт за тактом, и в своем самосозидании черпает из неисчерпаемых запасов Времени. Пространства часто не хватает: слишком мало камня для того, чтобы изваять статую, и городская площадь не вмещает всех собравшихся. Но когда не хватало Времени? Когда было так, что оно исчезло, как ускользнувшая, слишком короткая нить? Время столь длительно, сколь длительна благодать. Предоставь себя благодати Времени. Ты не можешь прервать музыку, чтобы поймать и стреножить ее; дай ей струиться, дай ей улететь – иначе ты не сможешь постичь ее. Ты не можешь свернуть ее в одно чарующее созвучие, чтобы овладеть ею раз и навсегда. Терпение – вот первая добродетель того, кто хочет слышать. Вторая добродетель – отречение. Ибо – смотри – ты можешь постичь размах мелодии не раньше, чем прозвучит ее последний тон. Лишь теперь, когда музыка отзвучала, ты в состоянии охватить все ее таинственные колебания, все сопряженные между собою арки, все соотнесенные друг с другом округлые линии. Лишь то, что достигло слуха, проникает в сердце. И все же, и все же: ты не можешь – неким невидимым образом – ухватить в единстве Духа что-либо, что ты не пережил чувственным образом в многообразии чувств. Над временным есть вечное, оно посеяно и собрано им – но оно воплощает себя лишь в переменах Времени.
Что мы за странные существа! Мы растем лишь тогда, когда брошены в поток преходящего. Мы можем созревать и обогащаться лишь ценой непрерывного отречения от текущего часа в пользу следующего. Мы должны длиться в длительности. Там, где мы пытаемся остановиться, мы нарушаем жизненно важный закон природы. Когда мы не можем вытерпеть существования во времени, мы впадаем в ничто. Когда мы шагаем вперед, мы слышим голос ветра, веющего навстречу, но остановившись, чтобы расслышать его получше, мы не слышим уже ничего. Время – это и грозное предупреждение, и небывалое обетование: «Дай увести себя, иначе ты не сможешь идти со мной! Дай увести себя, покажи свои пустые ладони, иначе я не смогу их наполнить, иначе я пройду мимо тебя с моими нежданными дарами и оставлю тебя с твоими ветхими пожитками. Поверь мне: ты разбогатеешь лишь тогда, когда откажешься от своей удачи, когда прервешь час своего торжества; разбогатеешь, если сможешь стать бедным, но доступным для всех – стать нищим у врат грядущего. Не сдерживай себя, не связывай себя, не скрепляй себя! Ты не можешь копить Время впрок, учись у него расточительности! Расточи то, что в противном случае другой отберет у тебя силой. И тогда ты, жалкий и ограбленный, будешь богаче королей. Время – это школа порыва, это школа великодушия».
Время – великая школа любви. Если время – основа нашего существования, то это означает, что основа нашего существования – любовь. Время есть льющееся существование; любовь есть изливающаяся в себя жизнь. Время – это беззащитное, отчужденное и необусловленное существование. Любовь отчуждает себя самое и добровольно позволяет себя разоружить. Существование не может ничего иного – таков его закон и такова его сущность, – как только лишь проявлять свою любовь. И, таким образом, ничто не мешает ему самому быть любовью. Мы должны быть терпеливы, даже если мы умираем от нетерпения, ибо никто из нас не в состоянии прибавить себе росту хотя бы на пядь, разве что мы будем расти – расти вместе со Временем. Дрожа от скупости, мы должны отрешиться от того, что нам принадлежит, ибо смертоносное Время спокойно даст соскользнуть нашим пальцам, и сокровища, накопленные нами, уйдут под землю. Тому, чему насильственно научит нас наш последний миг, может научить – при этом мягко и без принуждения – любое другое мгновение нашей жизни: мы должны осознать тайну длительности Времени в качестве сладчайшей основы нашей жизни, осознать ее как предложение неустанной любви. Странно: нам позволено быть тем, к чему мы тщетно стремимся. Самим нашим существованием мы можем осуществить то, чего нам болезненно недостает в сфере нашего знания и наших желаний. Мы хотим самоотречения – и вот, оно дано нам. Мы ищем того, которому мы хотели бы принести себя в жертву – и оказывается, что наша жертва давно принята. И если сердце начинает усиленно биться при мысли о тщетности прожитого нами, то это не что иное, как страх невесты в свадебную ночь перед снятием последних покрывал.
Мы задуманы таким образом, что нам позволено охотно делать то, чего мы делать не хотим. Что может быть блаженнее, какая мысль может быть притягательнее: сам факт нашего существования есть дело любви! И я напрасно стал бы бороться за то, чтобы не быть тем, кем я уже являюсь. И даже если я стану кричать: «Нет! – кричать, напрягая гортань в полную силу, – Нет!» – то в последнем, отдаленном углу пещеры предательское эхо откликнется: «Да! – произнесет оно, – Да!» Если, после нескольких попыток умереть, мы умираем в последний раз, в этом акте высшей жизни прекращает умирать наше существование. Смертельно лишь одно: быть живым и не хотеть умирать. Каждая охотно умершая смерть есть источник жизни. Чаша любви – смесь жизни и смерти. Чудом является то, что мы не любим: любовь – это водяной знак на пергаменте нашего существования. Мелодии любви следуют органы нашего тела. Тот, кто любит, повинуется жизни, протекающей во времени; тот, кто отказывается любить, борется с течением, и при этом тщетно. Как легко нам дается жест дарящего, когда золотая вода Бытия протекает сквозь нас, как через жерло источника! Как легко самоотречение, когда нас омывает богатство неисчерпаемо изливающегося на нас грядущего! Как легка верность, когда неверное Время надевает нам на палец свое неотторжимое кольцо! Как легка смерть, когда мы ежечасно узнаем, сколь блажен, сколь привлекателен уход! И даже старение – то, чего мы больше всего боимся, то, что связывает и ограничивает нас – взамен окружающего нас тумана дарует нам внутреннюю ясность бедности. Наше существование лишено трагизма, ибо всякий раз, когда мы от чего-либо отказываемся, мы получаем в награду нечто неизмеримо большее; чем ближе человек к абсолютному центру полной бедности, тем глубже становится его владение самим собой, тем надежнее возможность обладания всем тем, что его окружает.
И таким образом, мы можем быть тем, чем мы хотели бы быть. В таинственных водах Времени, в тех водах, которыми мы омываем себя и которые суть мы сами, в этой влаге Бытия растворяется и преодолевает себя то чувство сопротивления, что так глубоко укоренилось в наших сердцах. Под вопросом лишь то, что закреплено и непрозрачно – жесткость, противостоящая каждому духу, каждому оку. Но око обнажено, а дух наделен способностью светиться сквозь преграду, и вот лучи его проникают насквозь и рассеивают упорство. В то время как мы надеваем на себя покров за покровом, стараясь этой броней отгородиться от неумолимых велений жизни, из наших внутренних глубин пробивается источник, который размывает воздвигнутые нами стены и сносит наши самые прочные крепости. Никто не в силах сопротивляться непрестанному натиску этих волн; день за днем они изматывают нас, песчинка за песчинкой размывают наши опустошенные берега, и в конце концов мы падаем от бессилия. Со временем даже глупейший из нас начинает понимать, что такое Время. Время вторгается в человека и стелет себе в нем свое ложе, оно растирает его своими жерновами – подобно тому, как точит камни поток водопада.
Так ты постигаешь Время, а оно посвящает тебя в свою глубочайшую тайну. В его движении, в его приближении и удалении, ты начинаешь чувствовать ритм. В облике грядущего оно приближается к тебе, переполняет тебя, одаривает тебя сверх всякой меры, но в то же время и грабит тебя, требуя от тебя всего, что у тебя есть. Оно хочет, чтобы ты был одновременно богатым и бедным, все время богаче и беднее. Оно хочет, чтобы ты сильнее любил. И если ты последуешь законам и заповедям своей собственной сути и полностью станешь самим собою, ты будешь жить лишь этим пришедшим к тебе даром (дар этот – ты сам), и в святости вернешь этот дар, ни в малой мере не сделав его принадлежащим тебе. Твоя жизнь будет одним сплошным дыханием, в спокойно-бессознательном движении легких от вдоха к выдоху и обратно. И ты сам станешь воздухом, вдыхаемым и выдыхаемым в чередовании приливов и отливов. Ты станешь кровью в биении сердца, которое будет втягивать тебя и выталкивать, которое пленит тебя в колдовском сплетении своих жил.