– Кого «их»? – не врубился поначалу я, наблюдая лишь дюжую женщину в черном форменном мундире надзирателя, вышедшую из ворот и неспешно двинувшуюся по дороге.
Но дополнительных разъяснений от Бартинелли не потребовалось. Уже мгновением позже ситуация прояснилась. Следом за надзирательницей, повернувшей голову в нашу сторону и коротким кивком поприветствовавшей моего сопровождающего, из ворот обители алхимиков выползла телега с поставленной на нее на попа большой трехсотведерной бочкой. Влекомая четверкой каторжанок…
На них я, затаив дыхание, и уставился во все глаза, ища знакомые черты лица. Но нет, среди этой четверки здешних узниц, со зримой натугой тащащих груженую телегу, а оттого, похоже, не видящих вокруг ничего, кроме стелющейся под ноги дороги, Энжель не оказалось. Почудилось мне… Ничего общего, кроме роста и хрупкости телосложения, крайняя справа девушка со златовлаской не имеет.
Поскрипывая плохо смазанными осями и похрустывая гравием, старая телега, вся покрытая черными язвами, словно оставленными пламенем, проползла мимо нас, молча стоящих на обочине. Вцепившиеся попарно в оглобли каторжанки в затасканных платьях из простого неокрашенного сукна, пестрящих разноцветными и разномастными заплатками, и в таких же платках, будто и не заметили нашего присутствия. Как шли себе, чуть склонившись вперед и глядя себе под ноги, так и проследовали мимо, не удостоив нас ни косым взглядом, ни каким-то словом…
Хотя нет, я ошибся, слова все же были. Нужно было только чуть напрячь слух. Та малышка, которую я принял за Энжель и которой в силу ее сложения явно приходится тяжелее всех, что-то беззвучно шепчет… Молится, что ли? Или нет… Считает! Считает шаги!
Сглотнув внезапно возникший в горле комок, я возмущенно обратился к своему сопровождающему:
– А мула какого-нибудь или вола для этих целей нельзя было приспособить? Вместо того чтобы использовать каторжанок как ломовых лошадей?
– Да как же можно, сэр Кэрридан?! – выпучил на меня глаза старший триарх, отчего-то внезапно шокированный моими словами. И вопросил с не меньшим, нежели мое, возмущением: – Как же можно так над животными издеваться?!
– В смысле? – опешив, с откровенным недоумением уставился я на него.
– Ведь концентрированный алхимический реагент, применяющийся нашими мастерами при дублении кожи, штука очень едкая! – ответил с осуждением смотрящий на меня Бартинелли. – Я бы сказал даже – обжигающе едкая! И если плеснет случайно из-под крышки бочки при транспортировке… То бедное животное с ума от боли сойдет!
– И что? Нельзя ничего придумать? К примеру, лошадь добротной попоной прикрыть? – не успокоился я.
– Да попону реагент проест моментально! Обернуться даже не успеешь! – заверил Бартинелли.
– Н-да уж, – только и смог ошеломленно вымолвить я, покачав головой и посмотрев вслед бедным каторжанкам. Их, в отличие от животных, тут, похоже, никто жалеть не собирается.
– Да не переживайте вы за них, сэр Кэрридан. Аккуратно тащить будут – так не расплещут реагент, – поспешно успокоил меня старший триарх. Вот только весь эффект убило его следующее глубокомысленное замечание, сделанное после неловкой паузы: – Ну а нет – так сами виноваты.
– Да, все-таки для того чтобы надзирателем быть, особый характер нужен, – не сдержав чувств, сердито бросил я.
– Ну вы прямо нас за злодеев каких-то держите, сэр Кэрридан! – малость уязвленно высказался на это Бартинелли, одернув мундир и заговорив на повышенных тонах: – И никак не хотите принять тот факт, что у нас здесь как-никак каторга! Каторга! А отнюдь не пансионат для благородных девиц!
– Я это прекрасно осознаю, – поморщившись, возразил я и нахмурился. – Но с женщинами, по-моему, можно было бы обходиться и помягче.
– Да для них и так особый режим предусмотрен, – заявил, сбавив тон, старший триарх. – Не то что для мужчин. – Он начал загибать пальцы на правой руке, перечисляя существующие на женской каторге послабления: – У наших же заключенных и сокращенный на два часа рабочий день в праздники, и право на свидание единожды в год имеется, и свободная переписка с родными и близкими разрешена! Да что там говорить, – вдруг махнул он рукой, – если у них даже выходные есть!
– Ну если выходные, то конечно! – не сдержавшись, фыркнул я.
– Зря вы так, сэр Кэрридан, – осуждающе покачал головой Оскар Бартинелли. – Зря. Да, конечно, работать у нас осужденным приходится в поте лица… Но и не более того. Никто над ними тут не измывается, к какой-то своей злодейской радости, и не притесняет. Все согласно букве уложения «О лицах, приговоренных к каторжным работам». А простой, хоть и тяжкий труд, он, уж извините за прямоту, даже леди только на пользу.
– Ладно, признаю, был не вполне прав, – медленно произнес я, немного смущенный отповедью старшего триарха.
Потерев лоб, я встряхнулся. Это дабы хоть немного себя в чувство привести. А то уже загоняться стал не на шутку, не по делу нагнетая обстановку и на всех каторжанок перенося ангельский образ Энжель. Отчего совершенно неуместным сочувствием ко всем ним проникаюсь. Видимо, четвертые сутки без сна дают о себе знать, жутким образом критичность восприятия нарушая.
– Да чего уж там, – легкомысленно отмахнулся старший триарх.
Похоже, он не раз сталкивался с подобными несправедливыми упреками, исходящими от родни и знакомых пребывающих тут каторжанок, в изуверском обращении с ними. Мотнув головой в сторону строения, к которому мы направлялись, Бартинелли сказал:
– Дорога уже свободна, идемте.
И мы пошли дальше. Выбрались на дорогу, по которой только что проследовала телега с дубильным реагентом, и проследовали по ней к логову местных алхимиков.
Внутрь я, правда, зайти так и не смог… Остался стоять у входа, заткнув нос рукавом. Ну совершенно нечем оказалось здесь дышать!
Мой же сопровождающий, поглядев на меня и попросив его чуть подождать, преспокойно вошел в здание. Быстро пересекши небольшую площадку, исчез из виду среди сущей фантасмагории покрытых инеем разномастных металлических бочек, парящих открытых чанов, огромных дрожащих котлов и хаотичного сплетения труб, трубок и желобов.
Удивительная, прямо скажем, открылась моему взору картина. Захватывающая даже. Настолько захватывающая, что, разглядывая здешнее алхимическое производство, я и не заметил, как вернулся мой сопровождающий. Спохватился и опомнился, только когда он сунул мне в руки побрякушку – серебряный кулон на тонкой цепочке того же металла с небольшим, ромбовидным, стеклянно поблескивающим кристаллом мутно-зеленого цвета, навряд ли драгоценным.
– Вот, сэр Кэрридан, возьмите и задействуйте, – велел старший триарх.
Я послушался. Цепочку на шею нацепил, кулон в левой руке легонько сжал и отправил в него ментальный посыл-приказ. И о диво, с едва слышимым хлопком вокруг меня расширяющимся пузырем немедля разлетелась зеленая дымка, тут же развеявшаяся, а тревожащий обоняние мерзкий запах мгновенно исчез! Полностью! Что позволило мне вздохнуть наконец полной грудью.
– А отличная штука этот ваш доработанный «Поглощающий покров Воздуха»! Сразу видно – мастер делал, – не удержался я от комплимента в адрес тутошнего алхимика, сотворившего такое облегчение для людей, работающих на столь благоухающем производстве.
– Да, доработанный «Поглощающий покров Воздуха» и в самом деле отличная штука, – согласился старший триарх и похвастался: – Личная разработка нашего мастера-алхимика тьера Морина!
– Передайте ему мое восхищение его работой, – сказал я, с удовольствием дыша чистым воздухом. У меня даже настроение начало подниматься.
– Да вы и сами можете это сделать, – сказал вдруг обернувшийся Бартинелли. – Вот же и он. – Старший триарх кивком указал на тщедушного мужичка возрастом далеко за полтинник, в обычной серой робе, не иначе как выбравшегося из своего фантасмагорического логова, дабы полюбопытствовать, кому понадобилось его изделие.