Она улыбнулась в ответ, так как смутно почувствовала, что не улыбнуться было бы вызовом, после чего опять занялась лошадкой. Она представляла себе, как пальчики Лили станут разворачивать блестящую бумагу, неуклюже тыча в нее и продирая острыми краями лошадиных копыт, как поняв, что это такое, она начнет повизгивать от восторга.
– Простите...
Она подняла глаза.
– Ведь вы моя соседка, да? По отелю Корри?
– Да. – Значит, виделись они и вправду в отеле.
– Вы англичанка?
– М... да.
– Вам нравится лошадка? – Последнее слово он произнес чересчур старательно и четко, будто не был уверен, что сможет сделать это должным образом.
«А‑а, понятно, он торговец», – подумала она. Вежливо кивнув, она опять обратила взгляд на фигурку лошади.
– Но за такую штуку цена непомерная, не находите?
– Простите?
– Восемьдесят тысяч лир! Это, как вы говорите, обдираловка! На рынке такие лошадки вдвое дешевле.
– Правда?
– Разумеется. Это ведь не итальянцы делают. Лошадки эти из Африки. Ими торгуют сенегальцы‑лоточники. Не видали?
– Нет.
Однако сенегальцев она видела. Молодые красавцы с кожей, блестевшей на солнце, как черный уголь – так выделявшиеся в городе, основными красками которого были золотистый и цвет жженой охры. Присутствие здесь этих парней было одним из отличий теперешней Флоренции от той, которую она увидела во время первого своего, такого давнего, сюда приезда. Если бы сегодня превратилось бы во вчера, как знать, не предпочла ли бы она одного из этих сенегальцев смуглолицему, с оливковым оттенком кожи юному Ромео, за которым охотилась в то незрелое лето, наполненное итальянскими глаголами и строками Данте? Возможно, все‑таки не предпочла бы. Эти ласковые юноши, похоже, больше думают о деньгах, чем о любви, что доказывается и товаром, аккуратно выложенным на пестрые тряпки – стеатитовыми или вырезанными из дерева фигурками. Среди таких фигурок ей попадались слоны, реже – дикие кошки, но лошадей она не видела. Их она бы не упустила.
– Конечно, решать вам, – сказал мужчина, – но вы сэкономили бы приличную сумму.
По‑английски он говорил очень хорошо, гораздо лучше, чем Анна по‑итальянски – язык этот она уже много лет как забросила. Она не могла понять, польщена ли его вниманием или раздражена той проницательностью, с которой он так точно определил, что путешественница ограничена в средствах. Может быть, ее выдал отель – не из лучших, хотя, видит бог, не такой уж дешевый.
– Вообще‑то я сегодня отсюда уезжаю, так что времени для рынка у меня не будет.
Ах, так вы возвращаетесь в Англию?
Да.
– А вылетаете откуда? Из аэропорта во Флоренции или из Пизы?
– Из Пизы.
– В котором часу? Ответила она не сразу.
– Ну... около восьми.
– Отлично. А спросил я только из‑за поездов. Вам надо ехать на шестичасовом. Он доставит вас прямо в пизанский аэропорт и вовремя. А еще у меня к вам предложение. Отправляйтесь на вокзал пораньше, и там перед главным входом вы увидите сенегальцев с лошадками. Вы сделаете выгодную покупку, прекрасно доедете, и у вас еще останутся деньги на кофе‑эспрессо с пирожным в аэропорту. Она рассмеялась, невольно очарованная тем, как это было сказано.
– Благодарю!
Он пожал плечами – жест, у англичанина выглядевший бы чересчур театральным, здесь казался вполне естественным: уместно, и не более того.
– Не за что. Это просто, как вы говорите, разумный совет на случай. Приятного полета домой.
Она принялась было опять благодарить его, но он уже отошел, переключив внимание на что‑то другое. Она пожалела, что разговаривала с ним так чопорно.