Она выглядела дико уставшей. Опять. Почти как тогда на Хитра. В тот раз его передернуло от увиденного, и сейчас было то же чувство. Обычно такая сильная Миа, полная энергии и с ясным взглядом, сейчас сократилась до своей призрачной версии. На полу рядом с матрасом стояла наполовину пустая бутылка «Арманьяка» и стакан, а в углу сложены три пустые коробки из-под пиццы. Мунка опять кольнула совесть. Давно надо было навестить Мию. Она плохо выглядит. В их последнюю встречу, в тот вечер в «Юстисене», она казалась немного радостнее, с какой-то верой в то, что все наладится, но сейчас ее глаза были как тогда, на Хитра. Отсутствующие. Безжизненные.
Мунк встал, чтобы достать сигареты из своего пальто в коридоре.
– Курить можно тут или выходить на балкон?
Он прокричал вопрос в сторону ванной, но она на полную включила воду в душе и не слышала, так что Мунк выбрал балкон. Он стоял там на холоде, наблюдая, как последние лучи дневного света исчезали и стадион «Бишлетт» и остальная часть города погружалась во тьму.
Чертов психопат.
Мунк зажег сигарету и затянулся.
Не перед командой. Он никогда этого не делал. Здравомыслящий. Сдержанный. Спокойный. Конструктивный. Поэтому он и был начальником, никогда не позволяя другим видеть, как дела влияют на него, но он чувствовал, как это подкрадывается, то, что он увидел в Хуруме, приводило его в сильное беспокойство. У них было много дел. Всегда были дела. И Мунк всегда сочувствовал жертвам, семьям, жутким трагедиям, поражавшим людей, заставлявшим их терять кого-то, но в большинстве дел была какая-то рациональная связь. Случайная ссора с несчастливым исходом. Ревность. В большинстве дел, над которыми Мунк работал, была какая-то человечность. Конечно, неправильно говорить, что в убийстве присутствует человечность, но в своей профессии – он, конечно, никогда не говорил об этом вслух, но часто думал об этом – Мунк всегда чувствовал какое-то облегчение, находя связь, которую мог понять.
Но не в этот раз.
Это был чертов психопат.
Мунк оставил пальто в коридоре, опять вышел на веранду и закурил снова. Увидев, как Миа прошмыгнула из ванной в полотенце и исчезла в одной из комнат, наверное, пошла к шкафу с одеждой или коробке, он почувствовал себя не очень хорошо из-за всего этого, всей ситуации. Она выбрала покинуть действительность. Спряталась одна на острове в устье фьорда. А он вытащил ее обратно. Они воспользовались ей для своих целей, а потом опять выбросили, оставив одну. Нет, последнее не совсем верно. Не они. Миккельсон отстранил ее. Отдел. Система. Но не он. Если бы Холгер Мунк мог решать. Миа Крюгер могла бы делать все, что ей заблагорассудится, только бы она была с ним на работе.
– Вообще ты можешь курить тут, только окно открой.
Улыбаясь, Миа вышла из одной из комнат, одетая в черные узкие брюки, белый свитер с горлом и с полотенцем на голове. Она сняла его и начала вытирать волосы.
– Да, черт, извини, – улыбнулся Мунк, не услышав, что она сказала, мыслями совсем в другом месте.
Он выбросил сигарету на улицу, зашел обратно и закрыл за собой дверь.
– Если бы я по-прежнему работала следователем, – ухмыльнулась Миа, сев на матрас у окна, – я бы сделала вывод, что, если сам Холгер Мунк вдруг пожаловал сюда в воскресенье вечером с папкой фотографий под мышкой, это должно означать, что в большом мире случилось что-то чертовски ужасное, и отдел в отчаянии, и я, может быть, возвращаюсь на работу?
Мунк снова опустился на белый стул без ножек.
– Это мне кое-чего стоило, – кивнул он.
– И мне вроде как нужно поблагодарить тебя, ты это имеешь в виду?
Мунк опять поискал подтекст в ее голосе, но и сейчас его не было. Она казалась посветлевшей, почти радостной. Мертвый взгляд, встретивший его в дверях, как будто снова немного ожил, и казалось, что она оценила его приход.
– Так что там у нас? – сказала она, положив полотенце на пол.
– Хочешь сразу посмотреть или послушаешь, что я думаю?
– А обязательно выбирать? – сказала Миа, взяв папку со стола.
Мунк заметил, как изменились ее глаза, когда она достала фотографии и начала раскладывать их на полу перед собой.
– Мы нашли ее вчера днем, – начал Мунк. – В дальней части Хурумланне. В нескольких сотнях метрах от дороги, в лесу. Турист, или даже нет, биолог, ботаник фотографировал там какое-то растение и набрел на нее, нашел ее в такой позе, посреди…
– Ритуал, – сказала Миа отсутствующим тоном.
Мунк затих, пока Миа не разложила последние фотографии.
– Похоже на то. Но…
– Что? – спросила Миа, на секунду оторвавшись от них.
– Хочешь, чтобы я помолчал или?.. – сказал Мунк, тут же почувствовав, что отвлекает ее.
– Да нет, извини, продолжай, – пробормотала Миа, открыв бутылку «Арманьяка» на полу и до краев наполнив грязный бокал.
– Это выглядит, как ты сказала, как ритуал, – продолжил Мунк. – Парик. Перья. Свечи. Положение рук.
– Пентаграмма, – сказала Миа, пригубив из бокала.
– Да, точно. Ильва тоже так сказала.
– Ильва?
– Кюрре перевели, – сказал Мунк. – И она как раз закончила академию, так что…
– Как я, что ли? – улыбнулась Миа, переведя взгляд обратно на фото.
– Нет, ты так и не закончила, разве нет? – сказал Мунк.
– Так какой будет договор?
– С Ильвой?
– Нет, со мной, – сказала Миа, выудив одну фотографию.
– В каком смысле?
– Миккельсон. Что он хочет на этот раз? Дай угадаю: я могу вернуться на работу, если пообещаю продолжить ходить к психологу?
– Ага, – кивнул Мунк, приподнявшись на стуле.
– Да кури тут, где-то была пепельница, надо поискать в одном из тех шкафов, – указала Миа, все еще не отрываясь от фотографий.
– Камилла Грин, – снова усевшись и поднеся зажигалку к сигарете, сказал Мунк. – Семнадцать лет. Детдомовский ребенок. О пропаже заявили три месяца назад в каком-то учреждении для подростков с проблемами, в садоводстве.
– Цветок во рту, – кивнула Миа.
– Предварительный отчет по вскрытию показал, что в ее животе был корм для животных.
– Что? – переспросила Миа, подняв на него глаза.
– Гранулы.
– Твою мать, – сказала Миа, направив взгляд обратно на фото.
Она сделала еще глоток. Взгляд ее стал отсутствующим, каким он был много раз раньше. Она больше не здесь. Она была далеко, и Мунк почувствовал, что ему вообще не нужно находиться в комнате, что можно просто оставить Мию одну.
Когда у него зазвонил телефон и он вышел на балкон поговорить, Миа даже не заметила.
– Мунк, слушаю.
– Это Людвиг. Мы связались с ней.
– С кем?
– С Хелене Эриксен. Это она заявила о пропаже девочки. Она сейчас приедет сюда. Уже в пути.
– Еду, – быстро сказал Мунк и положил трубку.
Когда он вернулся в квартиру, Миа уже опустошила свой бокал и наполнила его заново.
– Ну как?
– Что «ну как»? – спросила Миа, посмотрев на него мутным взглядом.
– Что думаешь?
– Я приеду завтра. Сейчас мне нужно побыть одной с ними.
– Хорошо, – сказал Мунк. – Уверена, что справишься? Я хочу сказать, может, тебе еды принести или еще чего-то?
Миа махнула рукой, не отрываясь от фотографий.
– Тогда увидимся завтра.
Миа отстраненно кивнула.
Мунк зашнуровал ботинки, осторожно закрыл за собой дверь, сбежал вниз по лестнице, открыл машину и поехал на Марибуэсгате.
12
Сорокалетняя женщина в красном пуховике стояла под уличным фонарем у стадиона «Бишлетт». Она увидела, как из двора вышел полный мужчина в бежевом пальто. Он прикурил, по его виду казалось, что он о чем-то размышляет, затем сел в черный «Ауди» и уехал.
– Чего мы ждем?
Парень лет на двадцать ее моложе, стоявший рядом, нервно оглядываясь по сторонам, надвинул шапку на уши.
– Я замерз.
– Помолчи, – сказала женщина и засунула руку в карман, проверить, на месте ли он.
Браслет.
– Неужели это так сложно? – сказал двадцатилетний парень, дрожащими пальцами зажигая во рту самокрутку. – Ты же сказала, что она даст нам денег!
Женщина в красном пуховике пожалела, что взяла его с собой, этого молодого паренька, они друг друга даже не знали, ей нужно было сделать это самой, и уже давно.