Из‑за двойки, претензий учителей, само собой, необоснованных… да мало ЛИ еще из‑за чего. Двадцать пятое мая, вторник. Прошло всего три дня. Ее найдут, или она сама вернется… непременно вернется… Я в это верю? Или просто утешаю себя? Это никогда не кончится…
В понедельник нас вызвали к следователю. Отправились мы на машине Павла. Всю дорогу он заметно нервничал, причина его нервозности выяснилась позднее. Он об этом помалкивал, и я с вопросами не лезла. Внешне я была спокойна, но спокойствие это диктовалось ощущением полной безнадежности и, как следствие, апатией.
Следователь на этот раз обошелся без язвительных замечаний, был подчеркнуто официален. К Павлу вопросов у него был самый минимум, он словно хотел убедиться, что в субботу тот ничего не напутал и готов подтвердить свои показания. Примерно то же самое было и со мной, все те же вопросы, мои ответы от тех, что я дала несколько дней назад, ничем не отличались. Подписав необходимые бумаги, я уже собралась уходить, когда следователь вдруг спросил:
– Что вы на самом деле искали?
– В каком смысле? – подняла я брови.
– В Прямом. За груду камней людей не убивают.
– Значит… – начала я, но он перебил:
– Если вы будете молчать или недоговаривать, убийцу мы вряд ли найдем. Идите и подумайте об этом.
Павел, ожидая меня, курил, стоя у своей машины.
– Ну, как? – спросил хмуро.
– Следователь сомневается в правдивости моих слов. Должно быть, как и ты, решил, что мы искали клад. И нашли, точнее, нашел Олег.
– Мне его сомнения понятны… по крайней мере, если бы речь шла о кладе, причина убийства стала бы ясна. А так… Впрочем, все может быть куда банальней: например, кто‑то позарился на его машину или рассчитывал обнаружить у городского лоха приличные деньги.
– Возможно, – не стала я спорить, хотя довольно глупо убить человека ради того, чтобы забрать его машину, а потом бросить ее в лесу вместе с трупом. Впрочем, и здесь найти причину откровенной глупости несложно: испугался содеянного и попросту сбежал. Деньги, по словам следователя, остались в портмоне Олега, что‑то около трех тысяч. Хотя их могло быть гораздо больше, и убийца нарочно оставил эти деньги, чтобы сбить следствие с толка. Банковские карточки, которых было четыре, не тронули. – По крайней мере они не считают его гибель несчастным случаем, и теперь убийцу вынуждены будут искать. Представляю, как расстроился следователь…
– Кому нужна лишняя работа? – философски изрек Павел, посмотрел на меня так, словно пытался решить, стоит ли продолжать или нет, и добавил с едва заметным вздохом: – Олег умер от отравления угарным газом. – Я нахмурилась, ожидая объяснений. – Вскрытие провели утром, я через знакомых навел справки. Очень высокая концентрация газа, что маловероятно, если он уснул в машине с работающим двигателем. В общем, похоже, было так: Олега оглушили, а потом, уже бесчувственного, подтащили к выхлопной трубе. На шее остался заметный след, возможно, на голову ему надели пакет, стянув его под подбородком, а газ поступал через дыру в пакете. Вот и причина большой концентрации. Принцип душегубки или газовой камеры в концлагерях. Несколько минут, и человек мертв.
Я сидела зажмурившись и стиснув руки.
– Извини, – виновато буркнул Павел, заметив мое состояние, а я усмехнулась.
Если то, что он сказал, правда, приходится надеяться лишь на то, что в сознание Олег так и не пришел. Мысль о его мучениях не давала покоя, а способ, который выбрал убийца, лишь подтверждал мою убежденность: ни о каком случайном грабителе и речи быть не может. Грабитель, ударив жертву мо голове, забрал бы деньги или ту же машину и сорвался в бега. Убийство же походило на казнь, и то, что Павел вспомнил психопатов в эсэсовской форме, тоже не случайно.