Прекрасное далёко - Александр Балашов

Александр Балашов

ПРЕКРАСНОЕ ДАЛЁКО

рассказы

ОБ АВТОРЕ

«Александр Дмитриевич Балашов – один из лучших писателей и журналистов за всю историю литературы Курского края. Родился 21 апреля 1948 года, в воинском эшелоне, в г. Смоленске, в семье военнослужащего. Детство провёл у родных бабушек в Михайловском (ныне Железногорском) районе Курской области. Его родовые корни – в Железногорье, в селе Андросово. Это малая родина писателя.

В книге Юрия Бугрова «Литературные хроники Курского края» (Издательский дом «Славянка», Курск, 2011) А. Д. Балашову посвящена объёмная статья:

«Окончил филфак и одновременно факультет журналистики Тверского университета, после чего работал в областном телерадиокомитете и в областной молодёжной газете «Смена» в городе Калинин (ныне город Тверь). С 1974 года вернулся на родину, живёт в Курской области: сначала в Железногорске, затем в Курчатове. Печатался в журналах «Волга», «Подъём», «Журналист», «Четвёртая власть», «Ковчег», еженедельнике «Литературная Россия», центральной газете «Сельская жизнь» и др. Автор 14 художественных и публицистических книг, сборника драматургических произведений, учебника по журналистскому мастерству для факультетов журналистики филиалов РГСУ. Лауреат премии журнала «Подъём» (г. Воронеж») в номинации «Лучшая публикация года», дипломант Всесоюзного конкурса «Лучшая журналистская работа года» (1986), лауреат Премии Союза журналистов СССР (1987), лауреат областного литературного конкурса, посвященного 200-летию со дня рождения А. С. Пушкина, лауреат Всероссийского конкурса краеведческой литературы «Наше Культурное наследие» (Тверь, Москва – 2011) в номинации «Лучшие люди родного края», неоднократный лауреат областных журналистских конкурсов им. писателя В. Овечкина, им. писателя К. Воробьёва. Член Союза писателей России с 1991 г., Союза журналистов – с 1974 г.

C 1988 года А. Д. Балашов живёт и работает в городе курских атомщиков – Курчатове».

(Из книги «История селений Железногорья»; авторы Г. Н. Александров, С. А. Сургучев; Железногорск, 2014; том 1, стр.81).

КОГДА Я БЫЛ ИТАЛЬЯНЦЕМ…

Весть о том, что итальянцы уже в городе, облетела институт с быстротой стихийного бедствия. Прямо на лекции у ехидного и острого на язык профессора Семёнова по рядам плыла местная газета, в которой было напечатано интервью с классиком (тогда ещё живым) итальянского неореализма в кино, великим Витторио Де Сика. Интервью завершало блеклое чёрно-белое фото (цветных газет тогда и в помине не было), где Де Сика, кумир всех женщин мира Марчелло Мастрояни и несостоявшаяся балерина, но состоявшаяся актриса Людмила Савельева бледнели лицами с чёрными точками вместо глаз.

Я, студент второго курса политехнического института, встретил эту новость спокойно, совершенно не подозревая, какую роль сыграют итальянцы в моей жизни.

В перерыве между парами мы вышли покурить в коридор.

– Слыхал? – сказал Виталик, стреляя по обыкновению сигарету. – Фильм у нас будут снимать. «Подсолнухи» называется.

– А разве подсолнухи зимой растут? – глядя в разукрашенное морозным узором окно, спросил я.

Виталик не ответил – затрещал звонок, надсадно дёргая за нервы. Последняя пара занятий по расписанию. Предстояла малоприятная для меня встреча с начальником военной кафедры полковником Мясоедовым.

– Товарищ начальник военной кафедры! Группа факультета промышленного и гражданского строительства для прохождения занятий по военной подготовке построена! – отчеканил дежурный Володька Батищев.

– Здравствуйте, товарищи курсанты! – лихо, по-суворовски, выкрикнул Мясоедов.

– Здрасть, товловник! – гаркнули мы.

Полковник, грузно развернув к нам своё тело в мундире с орденскими планками, начал свой традиционный обход. Тяжким шагом командора из пушкинской пьесы он приближался ко мне.

– Курсант Ветров! – тихо сказал он, что не предвещало ничего хорошего.

– Я! – придав лихости своему голосу, выкрикнул я.

– Два шага из строя!

Стоящие рядом Виталька и Славик, не сговариваясь, прижали меня своими плечами, так что я, напрягшись, под хохот товарищей вывалился из плотного строя.

Мясоедов сморщился и без слов, шевеля одними губами, матерно выругался.

– Ветров, – вслух сказал он. – Вы в данный момент не студент, не мешок с говном, а – курсант! Понимаете разницу?

– Так точно, товарищ полковник, – по уставу повторил я. – Я не мешок с говном.

– Так вот, не мешок, а курсант Ветров, вы составили рапорт о причине вашего отсутствия на предудущих занятиях по военной подготовке?

– Устный, товарищ полковник!

– Ну? – вздёрнул мохнатую и совершенно седую бровь Мясоедов. – Давай хотя бы устный.

– Отсутствовал на занятиях из-за хронической болезни, которой меня наградили родители, – механически отчеканил я. Виталик, стоявший справа от меня, неприлично гоготнул.

– Да ну! – с интересом спросил Мясоедов. – Какая же это болезнь?

– Хронический тонзиллит, товарищ полковник! – хрипло ответил я. – Ангина проклятая зимой мучает.

Бровь Мясоедова заняла своё привычное положение.

– Справку! – коротко бросил он и протянул за ней руку.

– Разрешите доложить, – начал было я, но полковник прервал меня. – Курсант Ветров, – усталым голосом начал он так надоевшую нам песню, – вы не только будущий инженер, но и командир советской армии. И то важно, и это не менее. Где справка о болезни, которой тебя, как ты докладаешь, наградили твои родители. Лучше бы они тебя наградили усердием, умом и сообразительностью…

– К врачу, товарищ полковник, не обращался. Лечился, так сказать, народными средствами.

– Это как? – опять полковничья бровь поплыла ко лбу.

– Малиновым вареньем. И мёдом.

– А я полагаю, чем-то покрепче лечился, – крякнул Мясоедов. – Вырезать гланды надо. Мне вот их в госпитале вырезали к чёртовой матери – и, как видишь, ничего. Живу без гландов этих. Это не больно. Для настоящего мужчины, конечно. Встань в строй!

Я повернулся через левое плечо, всё ещё не веря в столь лёгкое и счастливое избавление от наказания за три прогула. Мясоедов явно был в духе.

– Раньше перцовкой хорошо ангину лечили, – вздохнул он и открыл журнал. – Садитесь, братцы.

Занятия начались.

* * *

После «войны» вся группа факультета ПГС врезалась в хвост длинной очереди в гудящей, как потревоженный пчелиный улей, студенческой столовой. «Комплексный обед» тогда считался верхом неназойливого общепитовского сервиса.

– Этот обед за полтинник гарантирует все комплексы – от гениальности до неполноценности, – сказал Виталик, разглядывая коротенькое меню. – Винегрет, суп гороховый, котлеты, компот. Лишний вес вам, господа, не грозит.

– А мне бы он не помешал, наверное, – самокритично сказал я. – Я, старички, готовясь к экзамену, стихи сочинил.

– Муза никак из сто пятой комнаты посетила? – съязвил Батищев.

– Муза посетила, – уклончиво ответил я. – Но не из сто пятой.

– Ладно, не томи голодную душу, – ответил Виталий. – Попросим автора, друзья! Таланту нужны поклонники.

Я откашлялся и прочёл:

– Да-а, – протянул Виталик. – Не знаю, как там в литературном плане, но актуально же, господа! Ак-ту-аль-но!

И фамильярно похлопав меня по плечу, гаркнул так выразительно, что на меня обернулась вся очередь:

– Ай да Сашка, ай да сукин сын!

После обеда я отправляюсь на вахту, где у телефона сидит бессменная тётя Маша и вяжет свой бесконечный шерстяной носок.

– Здравствуйте, тётя Маша! – улыбаясь, говорю я.

– Здравствуй, баламут, – глядя из-под очков, отвечает бдительная «тётя Маша», вахтёрша нашего студенческого общежития. Она всех нас звала «баламутами», и нам казалось, что все мы для неё на одно лицо. Но так нам только казалось. «Лиц, не проживающих в общежитии» верный страж казённого дома сурово и решительно задерживала в вестибюле с с сакраментальным вопросом: «Куда-а?».