– Не могу понять, как это случилось, – посетовала я, устраиваясь в тенечке, здесь под высоким каштаном стояла скамейка. Олег Петрович отложил инструмент, снял перчатки и устроился рядом.
– Думаю, Ваську она гоняла. У них застарелая вражда. Она, как его увидит, все камнем норовит швырнуть.
– Кто такой Васька? – забеспокоилась я. В принципе, Васькой мог быть кто угодно, на свете не встретишь существа, с которым бы не враждовала Сусанна.
– Кот соседский, Игнатовых. Он иногда у нас гуляет. Интеллигентный кот, ходит только по дорожкам или по лужайке. А чтоб по клумбе – ни‑ни.
Так что непонятно, за что бабушка на него осерчала.
Хотя я пару раз видел, как он на птичек охотится.
Заляжет в траве и ждет. Может, она поэтому? Хотя птичек она тоже не любит – говорит, гадят.
– Васька черный такой, с белыми лапами? – спросила я.
– Он самый. Сегодня я его на вашем балконе видел. Кот, что с него возьмешь.
– А когда Сусанна упала, вы его тоже видели?
– Кота не видел, врать не буду. Видел, как бабушка из окошка лезет, вроде как до чего‑то дотянуться хочет. Выходит, в Ваську метилась. Кроме него, кто тут еще может быть?
– А потом она упала?
– Как упала, я просмотрел, на цветы отвлекся.
Вдруг слышу крик, и что‑то шмякнулось. Поворачиваюсь, а в клумбе георгины полегли. У меня аж сердце сжалось, что за зараза, думаю.., прошу прощения…
И тут в голову мне пришла мысль, что бабушка пакость затевала, вот и висла в окне. Я к клумбе, а бабушка там лежит. Тут я понял, что она сама свалилась.
– Она вам что‑нибудь сказала?
– Только одно слово.
– Какое?
– Болваном назвала, как всегда. Семеныч у нее раззява, а я болван. Бабушка для всех доброе слово находила.
– Почему вы ее бабушкой называете? – додумалась спросить я.
– Мне шестьдесят пять, а ей, поди, лет сто с небольшим, так кто ж она мне? Неужто помрет? – В голосе Олега Петровича мне почудилась надежда. Я досадливо отмахнулась.
– Все‑таки это странно, – вздохнула я.
– Что?
– Ее поведение.
– Ничего подобного. Она на майские праздники на крышу залезла: решила, что Игнатов любовницу в дом привел, пока жена на отдыхе. А с нашей крыши Игнатовы как на ладони. Еле сняли, так увлеклась, что никаких уговоров слушать не хотела. Наталья ей туда обед носила.
– Почему мне не сказали?
– Вы в отъезде были, да и зачем вас волновать?
Я еще раз вздохнула и пошла к дому. Стеклянная дверь в сад была распахнута. Я вошла, решила было выпить кофе, но вместо этого стала подниматься по лестнице. Здесь меня догнала Наталья.
– Софья Андреевна звонила. У Сусанны сотрясение мозга и шея не в порядке. Еще шок. Опасаются инфаркта. Шея в гипсе, тетушка в реанимации, говорят, завтра будет видно. Софья Андреевна там еще чуток побудет – и сюда. Вам беспокоиться не велела.
– Идемте со мной, – позвала я Наталью.
Мы подошли к двери тетушкиной комнаты. Чуть помедлив, я толкнула дверь и вошла первой. Сусанна терпеть не могла, когда в ее в комнату кто‑то входил. Я здесь не была лет пять. Как‑то тетушка слегла с простудой и вознамерилась проститься со мной.
Прощание особо трогательным не получилось, Сусанна перечислила все мои грехи, пообещала мне геенну огненную и сказала, что после ее смерти я окончательно пропаду.
Обычно, идя по коридору, я инстинктивно обходила ее дверь стороной, впрочем, как и все домочадцы. По долгу службы трижды в неделю сюда наведывалась Наталья. После ее уборки Сусанна вопила на весь дом, что ничего из вещей не может найти, изводила Наталью глупыми придирками и обзывала грязнулей.