– Что ты делаешь? – шепчу я.
– Растягиваю предвкушение.
– Просто поцелуй меня уже! – говорю я нетерпеливо.
Он наклоняет голову, наши щеки соприкасаются, но вдруг открывается входная дверь, и на пороге появляется Оуэн, младший брат Питера. Он стоит, скрестив руки. Я отскакиваю от Питера, как будто только что узнала, что у него смертельная заразная болезнь.
– Мама хочет, чтобы вы зашли и угостились сидром, – заявляет Оуэн, ухмыляясь.
– Через минуту, – говорит Питер, притягивая меня обратно.
– Она сказала, сейчас! – настаивает Оуэн.
Господи! Я в панике смотрю на Питера.
– Я лучше пойду, пока папа не начал волноваться…
Он подталкивает меня к двери подбородком.
– Загляни на минутку, потом я отвезу тебя домой.
Когда я захожу в дом, парень снимает с меня пальто и тихо спрашивает:
– Неужели ты собиралась идти домой в этом платье? Пешком, по такому холоду?
– Нет, я планировала давить на жалость, чтобы ты меня подвез, – шепчу я в ответ.
– Что на тебе надето? – интересуется Оуэн.
– Так корейцы наряжаются на Новый год, – отвечаю я ему.
Мама Питера выходит из кухни с двумя дымящимися чашками. На ней длинный кашемировый кардиган, свободно подпоясанный на талии, и вязаные тапочки кремового цвета.
– Какая красота! – восхищается она. – Ты шикарно выглядишь! Очень ярко!
– Спасибо, – отвечаю я, смущенная вниманием.
Оуэн убегает на кухню, а мы втроем усаживаемся в гостиной. Кажется, я все еще красная из-за чуть не случившегося поцелуя и мысли о том, что мама Питера догадывается, чем мы занимались. Мне интересно, много ли ей известно о наших отношениях? Что именно Питер рассказывал ей, и говорил ли о нас вообще?
– Как ты провела Рождество, Лара Джин? – спрашивает меня его мама.
Я дую на горячую жидкость.
– Очень хорошо. Папа подарил моей сестренке щенка, и мы дрались из-за того, кто будет его держать. Еще из колледжа приехала моя старшая сестра, это просто замечательно. А как ваши праздники, миссис Кавински?
– О, чудесно! Очень спокойно, – она показывает на свои тапочки. – Смотри, что подарил мне Оуэн. А как праздничная вечеринка? Твоим сестрам понравилось печенье с изюмом, которое испек Питер? Я, если честно, его терпеть не могу.
Я удивленно смотрю на Питера, который вдруг начинает сосредоточенно изучать что-то в телефоне.
– Ты же говорил, их испекла твоя мама.
Миссис Кавински улыбается гордой улыбкой.
– О нет! Питер все сам сделал. Он был настроен очень решительно.
– А на вкус получились отбросы! – кричит Оуэн из кухни.
Его мама снова смеется, и потом наступает тишина. Я отчаянно перебираю в голове возможные темы для разговора. Может, планы на новый год? Или снежная буря, которую обещали на следующей неделе? От Питера никакой помощи: он снова уткнулся в телефон.
Миссис Кавински встает.
– Рада была тебя повидать, Лара Джин. Питер, не засиживайтесь допоздна.
– Не будем, – обещает он и поворачивается ко мне. – Я сейчас, только ключи возьму.
Когда Питер уходит, я говорю:
– Простите, что вот так заявилась в праздничный день. Надеюсь, я вам не помешала.
– Мы рады тебе в любое время.
Она наклоняется, кладет руку мне на колено и, одарив меня многозначительным взглядом, говорит:
– Просто будь осторожней с его сердцем. Это все, о чем я прошу.
У меня внутри все сжимается. Неужели Питер рассказал ей о том, что между нами случилось?
Похлопав меня по колену, женщина встает.
– Доброй ночи, Лара Джин.
– Доброй ночи, – отзываюсь я эхом.
Несмотря на ее теплую улыбку, я чувствую, что сделала что-то не так. В ее голосе я отчетливо услышала нотку упрека. «Не тронь моего сына», вот что она говорила. Неужели Питер был так расстроен из-за того, что между нами случилось? С виду не скажешь. Может, раздражен или слегка обижен, но не настолько, чтобы обсуждать это с мамой. Хотя, возможно, они очень близки. Только этого мне не хватало! Произвести плохое впечатление на маму Питера, еще даже не начав с ним встречаться.
На улице кромешная тьма, звезд на небе почти не видно. Похоже, скоро снова пойдет снег. Дома на всем первом этаже горит свет, а наверху – только в спальне Марго. Через дорогу, в окне дома мисс Ротшильд, светится маленькая рождественская елка.
Нам с Питером тепло и уютно в его машине. Из кондиционера дует теплый воздух.
– Ты рассказывал маме о том, как мы расстались? – спрашиваю я его.
– Нет. Ведь мы не расставались, – говорит он, выключая печку.
– Нет?
Он смеется.
– Нет, потому что мы даже не были вместе, так ведь?
«А теперь мы вместе?» – думаю я, но не задаю этого вопроса, потому что он обнимает меня за плечи и наклоняет мою голову к своей. Я снова нервничаю.
– Не волнуйся, – улыбается Питер.
Я быстро целую его, чтобы доказать, что совсем не волнуюсь.
– Поцелуй меня так, будто скучала по мне, – говорит он, и его голос слегка хрипит.
– Я скучала, – отвечаю я. – Я же написала в письме.
– Да, но…
Я целую его прежде, чем он успевает закончить. Как следует. Всерьез. Он уверенно отвечает на поцелуй. Такое чувство, что мы не виделись четыреста лет. И я больше ни о чем не думаю, а просто растворяюсь в его поцелуях.
3
После того как Питер меня высаживает, я бегу в дом, чтобы все рассказать Марго и Китти. Я чувствую себя кошельком, который вот-вот лопнет от золотых монет, и мне уже не терпится все выложить.
Китти смотрит телевизор, развалившись на диване, Джейми Фокс-Пикл устроился у нее на коленях. Когда я захожу в дом, она приподнимается и шепотом говорит:
– Гоу-Гоу плачет.
Мой энтузиазм мгновенно затухает.
– Что? Почему?
– Кажется, она ходила к Джошу, они поговорили, и все прошло не очень хорошо. Тебе лучше к ней заглянуть.
О нет! Все должно было закончиться совсем не так. Они должны были помириться, как мы с Питером.
Китти откидывается на диване с пультом в руках и чувством выполненного сестринского долга.
– А как у тебя прошло с Питером?
– Отлично, – признаюсь я. – Действительно отлично.
Я невольно расплываюсь в улыбке, но из солидарности с Марго тут же стираю ее с лица.
Я иду на кухню и завариваю ей чашку «Засыпай-чая» с двумя столовыми ложками меда. Мама часто поила нас им перед сном. Секунду я размышляю, не добавить ли туда немного виски: я видела это в каком-то сериале о викторианской эпохе. Чтобы успокоить нервы хозяйки поместья, горничная разбавляла ее чай алкоголем. Я знаю, Марго, как и все студенты, выпивает в колледже, но у нее и без того уже похмелье. Да и папа вряд ли одобрит такое чаепитие, так что я просто наливаю чай, без виски, в мою любимую кружку и велю Китти отнести его наверх. Я прошу ее быть очень милой, вручить Марго чай, а потом полежать с ней в обнимку как минимум пять минут. Китти упрямится, потому что на такие нежности она способна лишь тогда, когда ей что-то нужно. Или, скорее, она просто боится видеть Марго расстроенной.
– Я принесу ей Джейми, пусть с ним обнимается, – тут же находится Китти.
Вот эгоистка!
Когда я захожу к Марго в комнату, приготовив ей тосты с маслом и корицей, ни Китти, ни Джейми нигде не видно. Марго плачет, свернувшись на кровати.
– Все кончено, Лара Джин, – шепчет она. – Все и так было кончено, но теперь я знаю, что это навсегда. Я… я думала, что, если захочу к нему вернуться, он тоже захочет, но он… он не хочет.
Я ложусь рядом, мой лоб упирается ей в спину. Я чувствую каждый ее вдох. Она плачет в подушку, а я поглаживаю ее лопатки так, как она любит. Марго вообще-то никогда не плачет, поэтому при виде ее слез весь мой мир, весь наш дом переворачивается. Земля сходит с орбиты.
– Он говорит, что отношения на расстоянии – это слишком… сложно. Что я была права, когда порвала с ним. Но я так по нему скучала! А он, похоже, вообще обо мне не думал.
Я виновато закусываю губу. Это я подбила ее на разговор с Джошем. Это отчасти моя вина.
– Марго, он скучал по тебе. Скучал как сумасшедший. Я иногда выглядывала в окно во время французского, а он сидел на трибунах и ел свой ланч в полном одиночестве. Печальное было зрелище.