Видимо, эта тема была ему близка и понятна.
— У неё было много друзей. По большей части среди людей искусства… они были художниками, как и она сама.
— А с кем из них она спала?
— Ни с кем. Этого не было.
— Кто из них мог часто бывать здесь? А возможно, был и влюблен в нее?
Теодор вспомнил было об одном молодом и настырном художнике из Пуэбла. Но тот давно уже потерял надежду и оставил все попытки. Нет, Эдуардо на такое был не способен.
— Других мужчин у неё не было, — медленно проговорил Рамон. — Мы были её друзьями, Теодор и я. А все прочие были просто…
— Знакомыми, — подсказал один из детективов, и все, кроме Саусаса и Теодора, опять покатились со смеху.
— Тогда как насчет бывших любовников? Ведь вы двое, наверное, были у неё не первыми, не так ли? — Саусас испытующе глядел на Рамона.
Тягостное молчание затягивалось, и тогда Теодор сказал:
— Лично я никогда не был знаком ни с кем из её бывших любовников.
— Но, может быть, вам известны имена кого-либо из них?
— Лишь одного. Его звали Кристобаль Вагнер. Она говорила, что теперь он живет в Калифорнии.
Рамон закрыл лицо руками. Вероятно, Кристобаль был первым любовником Лелии, и вне всякого сомнения, он сыграл важную роль в её жизни. Она даже как-то раз поведала Теодору — и, наверное, Рамону тоже — о том, что это был единственный мужчина в её жизни, за которого ей хотелось выйти замуж. Лелия редко упоминала его имя в разговоре, но всякий раз Теодор ловил себя на мысли, что ревнует её к этому неведомому сопернику. Вне всякого сомнения, то же самое творилось и с Рамоном. Лелии было двадцать лет, когда судьба свела её с Кристобалем. Когда они расстались, ей было двадцать три. Теодор отвечал на вопросы Саусаса о нем, стараясь не упустить из виду ничего из того, что ему было известно. Теперь ему, наверное, уже сорок; он был архитектором; семь лет тому назад уехал в Северную Америку и обосновался в Калифорнии. Насколько Теодору было известно, в Мексику за все это время он так ни разу и не возвращался, а писем Лелия ему не писала. По той простой причине, что он теперь женат, и у него уже есть дети. О других её бывших любовниках в Мексике Теодору ничего известно не было, но Саусас не унимался, в очередной раз призывая его «напрячь память».
— Она же была художником! — вдруг выкрикнул Рамон. — Вот её работа! Глядите! — Он взмахнул рукой, широким жестом обводя комнату.
Не переставая ухмыляться, мужчины начали озираться по сторонам, придирчиво поглядывая на развешанные по стенам рисунки.
— Она была ничем не хуже вот его! — Рамон агрессивно кивнул на Теодора. — А может быть, даже лучше!
В дверь громко постучали. Саусас медленно подошел к двери и открыл её.
— Я тетя сеньориты Бальестерос, — сказал женский голос.
Теодор тут же бросился ей навстречу.
— Тетушка Хосефина, — пробормотал он, обнимая её и целуя в щеку.
Тетушка Хосефина, женщина лет пятидесяти с блестящим пучком черных волос, заколотых на затылке при помощи серебряного гребня, и легким налетом фиолетовых теней на веках, позволила себе на мгновение коснуться щекой плеча Теодора. Затем она подняла голову и обратилась к Саусасу:
— Скажите, где она?
— В спальне, — ответил Саусас.
Теодор пошел вместе с ней, поддерживая её под руку. Он мог бы взять под руку и Игнасию, её дочь, которой совсем недавно исполнилось двадцать три года, но коридор был слишком узок для того, чтобы они могли все вместе пройти по нему. Игнасия шла следом, а вместе с ней и те трое или четверо мужчин, что проскользнули в квартиру вместе с Хосефиной.