Он усадил
Ингу в дальний угол берлоги, где задняя стенка камеры была покатой,
сходящей на клин, и взялся сдирать шкуру. Снял ее с лап, потом с одного
бока, и когда приступил ко второму, спутница неожиданно подала голос.
- Странно... Откуда-то тянет сквозняком.
Он бросил нож, пробрался к Инге, подставил влажные руки. Движение воздуха
было! Только очень слабое, и тянуло из угла под самой кровлей. Мамонт
ощупал стены - камень, слегка истрескавшийся монолит. Вполне возможно, что
из берлоги имелась еще отдушина, выходящая на поверхность. Всплеск радости
иссяк так же быстро, как и возник. Но зато, пока он снимал шкуру, вспомнил
еще один способ добычи огня: попробовать выстрелить из пистолета в вату,
надерганную из фуфайки. Пулю от "макаровского" патрона без инструментов не
вытащить, однако если привесить ком ваты к сухому дереву и пальнуть,
вплотную приставив ствол, хлопок должен затлеть. Обязан!
Это настолько увлекло Мамонта, что он, едва закончив со шкурой, вынул кляп
из лаза и выбрался наверх.
И не поверил своим глазам!
Там, на склоне, у края леса, где он вчера обронил спички, горел костер и
высокий, плотный столб дыма вертикально уходил в небо.
Забыв обо всем, в том числе и о ногах, отзывающихся болью при каждом
движении, Мамонт бросился в гору, задохнулся от морозного воздуха на
первой сотне метров. Нет, на сей раз это был не призрак, не галлюцинация:
куча дров, заготовленная вчера, пластала высоким, белым пламенем, и снег
уже вытаял вокруг, обнажив каменистую, влажную россыпь. Однако он, как
Фома-неверующий, встал на колени, дополз до огня и сунул руки - жгло,
палило! А по спине бежал озноб, ибо от костра, по перелопаченному снегу
тянулась свежая цепочка человеческих следов...
И вид их приводил в ошеломляющий, мистический восторг более, чем
полыхающий огонь: кое-где отпечатались четкие следы маленьких женских
туфелек или сапожек на тонком каблуке.
Мамонт вскочил, огляделся: белое безмолвие под солнцем, перевалившим за
южную сторону Уральского хребта, от камней - длинные тени, блеск морозной
иглы в воздухе - единственное движение во всем окружающем мире... Он
побежал рядом со следами, боясь затоптать их, пробуравил несколько
сугробов, выскочил к глубоким бороздам, оставленным вчера, когда они с
Ингой разогревались, и тут потерял след! Точнее, не потерял, ибо мудрено
это сделать на снегу, а обнаружил другие, оставленные тяжелыми горными
ботинками с рубчатой подошвой, словно невесомое это существо, бегущее на
каблучках, на ходу переобулось и двинулось дальше нормальным человеческим
шагом тренированного в горах человека. Следы тянулись к хребту, к перевалу
Дятлова...
Ему вдруг пришла мысль, что Валькирия таким образом подала ему знак.
Спустилась вниз, запалила костер, оставила роспись свою в виде изящных
следов от туфелек, а затем ушла назад, своим же следом.
И если не захотела показаться ему, значит, так надо. Повинуюсь року!
Он побрел назад, к костру, полыхавшему высоким красным столбом. Склон
хребта, густые шапки кедровника внизу и часть неба - все плавилось и
колыхалось в огромном мареве. Он как-то по-детски ликовал и любовался
огнем, может быть впервые в жизни с такой остротой ощутив его магическую
силу.
До костра оставалось шагов пятнадцать, когда он внезапно увидел людей,
стоящих полукругом. Скорее всего, они только что выступили из-за огня,
скрывающего от глаз широкий "коридор", и теперь стояли, протягивая руки и
подставляя лица теплому излучению. Четверо мужчин в военном снаряжении:
зимний камуфляж, перетянутый многочисленными ремнями, боевые "передники" с
запасными магазинами, плоские, туго набитые вещмешки, подсумки, на головах
- сферические каски.