– То есть сомневающимся и подозрительным предоставлена возможность в любой момент отказаться? – уточнил Гуров.
– Именно! И никто не догадывается, что это-то и есть тот самый крючок, на который их ловят. Правильно, кто же будет сомневаться, если все так открыто и честно? Если недвусмысленно дают понять, что это не ты, а тебе здесь что-то нужно, и, если вздумается, тебе, глупому, от этой эксклюзивной возможности отказаться, тут же на твое место придут еще десять «счастливчиков». В общем, сказал он, право последующего выкупа приобретает тот, кто изначально оплачивает минимум одну пятую стоимости, и я эту сумму внес.
– А много это – одна пятая? Если в рублях? – снова задал Гуров конкретный вопрос, который уже безуспешно задавал Ковалеву.
– Я даже говорить не хочу, – сразу помрачнел Рудецкий, и Лев понял, что и здесь коммерческую тайну ему не выдадут.
– Ваш вклад тоже был оформлен как долговое обязательство? – спросил он.
– Да. Именная облигация. И оформил, и даже процент пару раз выплатил. Только недолго счастье длилось. Уже на третий месяц не только процентов я не увидел, но и должника своего предприимчивого. Офис закрыт, сам то трубку не берет, то вообще недоступен. Еле-еле дозвонился до него. Но голос бодрый. Ничего, говорит, все нормально. Временные трудности. Сейчас решаем вопрос.
– Решил?
– Еще как! На мой взгляд, так просто блестяще! Фирма существует, но деятельность не ведет, от долгов он не отказывается, но и не платит, сам вроде и не в бегах, но все время где-то за границей, рукой его не достать.
– Ловко! Но неужели так-таки и не достать? Там, наверное, не только вы вложились по-крупному.
– То-то и оно! Он, похоже, ко всем своим прочим выдающимся способностям еще и психолог неплохой, этот Проскурин. Чует, с кем можно, а с кем нельзя. Я, когда понял, чем дело оборачивается, тоже на месте не сидел. С другими переговорил, навел справки. Много интересного узнал. Этот единственный достроенный отель, что во Владимире, он изначально тоже по одной пятой распродавал. На три пятых дольщиков нашел, на оставшиеся две облигации выпустил. Хотя, думаю, реально он их там еще на десять этих пятых отпечатал, лишь бы брали. Так вот. Эти крупные дольщики – один из Владимира, кто-то там из крупных городских чинов, и двое отсюда, из Москвы. Один из бандитов легализовался, в «уважаемые» вышел, другой – из азербайджанской диаспоры. С такими товарищами, сами понимаете, спорить опасно. Так что отель этот благополучно перешел в долевую собственность, и на фирме Проскурина даже не числится. Хотя очень широко используется в рекламных целях.
– А те, кто вложился в остальные две пятых, остались ни с чем?
– Само собой. Но главного дурака, похоже, разыграл здесь именно я. Поскольку в том отеле доли уже были распределены, а меня, как вы уже, наверное, поняли, интересовал именно последующий выкуп, Проскурин предложил мне вложиться в один из тех, которые, по его словам, сейчас очень активно строятся. Ближайшим по срокам сдачи, опять же с его слов, был отель в Переславле, и он предложил мне оплатить одну пятую именно по нему. Я не поленился, съездил, посмотрел, деньги все же немаленькие. То, что я там увидел, очень даже мне понравилось. Нулевой цикл выведен, кругом штабеля кирпича, подъемные краны, корыта с цементом, каменщики матюками сыпят. В общем, процесс в разгаре. Короче, вернувшись из этой поездки, выложил я ему одну пятую, и, похоже, это был последний вклад такого размера в этот прибыльный и перспективный проект. Через три месяца, как я уже говорил, дело остановилось, и, насколько я знаю, второго такого дурака, как я, за это время Проскурин так и не дождался.
– Но с вами он спорить не побоялся? – спросил Гуров.
– А что я ему сделаю? – в сердцах воскликнул Рудецкий. – Я – не из «бывших», и диаспора мне тылы не прикрывает. Я могу действовать только легальными, законными средствами. Киллера не найму, отморозков, чтобы избили или ножом пырнули, не подошлю. Не занимаюсь я такими вещами, и он это прекрасно знает. Я могу только в суд подать или в прокуратуру заявить, а уж с этой стороны он себя просто крепостной стеной оградил. Не подкопаешься. В суд подавать даже смысла нет.
– Почему?
– Очень просто. Бумаги оформлены по закону, и суд, разумеется, присудит ему платить, это понятно. Но в том-то и дело, что платить он не отказывается. Наоборот! Иди, говорит, бери. Что найдешь, все твое. А чего там найдешь? Уставного капитала десять тысяч да фундамент недоделанный? Этого ему и с подрядчиками рассчитаться не хватит.
– А он и им задолжал?
– Само собой! Он всем задолжал. И мошенничество здесь неприкрытое. Но, как ни добивался я, чтобы завели уголовное дело, так ничего и не вышло. Поэтому я и решил Алексея попросить. Но он у нас парень не бойкий, все как-то притормаживал, а потом, когда сказал, что хочет к вам обратиться, я просто духом воспрял. Думаю, если уж Гуров возьмется, толк будет. О вас прямо легенды ходят.
– В самом деле?
– Конечно!
– Хм, занятно. Но я бы хотел уточнить, какие вы имеете причины не доверять тому, кто вел это дело? Ведь для любого решения нужны реальные основания, и уголовное дело нельзя завести по своему хотению. Если следователь, который разбирался с Проскуриным, нашел, что для уголовного дела оснований недостаточно, очень велика вероятность, что именно так и есть. И здесь я навряд ли смогу помочь.
– Нет, нет! – запротестовал Рудецкий. – Как раз сможете, и именно вы. Ведь вас все знают, все доверяют вам. А мне бы только уточнить. Видите ли, когда наводил справки, я краем уха, как бы вскользь, уловил некоторые сведения, из которых следует, что Проскурин предпринимал конкретные шаги, чтобы дело замяли. Точных данных у меня нет, то ли эти из диаспоры ему помогали, то ли еще кто. Но что-то он предпринимал, в этом нет сомнения. Поэтому я и прошу узнать. Вам ведь скажут, вы ведь не с улицы зашли. А мне бы и полунамека хватило. Вы не думайте, я не для того, чтобы компроматы собирать, я к коллегам вашим претензий не имею. Все мы – люди, и все человеческое нам, как говорится, не чуждо. Но мне для себя важно знать. Если там кто-то активно противодействует, это одно. Значит, и соваться без толку. Но если дело просто за информацией, это совсем другой поворот. Я тут пока все эти проделки его распутывал, у меня столько информации накопилось – на десять уголовных дел хватит. И сам расскажу, и с людьми нужными сведу, с такими же, пострадавшими. Он ведь, мерзавец, что затевает? Нас всех здесь «кинул», а на денежки наши такую же аферу, только уже в Таиланде, раскручивает. Думает, там его не достать. Но уголовное дело – это уже не шутки. В этом случае его везде найдут, из-под земли вытащат! Пускай платит!
– То есть, если я вас правильно понял, – сказал Гуров, – вы хотели бы узнать, не оказывалось ли какое-то влияние извне на проведение расследования по делу Проскурина, и, если такого влияния не было, а проблема только в недостатке фактов, вы готовы этот недостаток восполнить?
– Да! Именно! – радостно отозвался Рудецкий.
– Но почему бы вам просто не обратиться к следователю, который ведет это дело, и не предложить свою помощь?
– Что вы! Как можно! А если там действительно чья-то «мохнатая лапа»? Мне не нужны неприятности. Поэтому-то я и хотел бы узнать заранее. Если в деле заинтересован кто-то повыше меня, представьте, что будет, если я вылезу с инициативой. Я не могу рисковать своим положением. Тут счет уже не на деньги. И потом, точных сведений у меня все-таки нет. Если помощники Проскурина из властных структур – это одно, а если из криминальных – это совсем другое. Мне неприятности не нужны. Сначала необходимо полностью прояснить этот вопрос, а потом уж разговаривать.
Тогда в ресторане, слушая эти не очень внятные объяснения, Гуров думал о том, что этот Проскурин, похоже, и впрямь неплохой психолог, «с кем можно, а с кем нельзя», разобрался безошибочно.