Утверждение скандинавских правителей в Киеве – бесспорное свидетельство возросшей роли Днепровского пути. Но повествования об Аскольде и Дире показывают также, что, во-первых, скандинавы не основывают в Поднепровье новые поселения (таковым станет Гнёздово несколько позже), а пытаются внедриться в уже существующие славянские центры и, во-вторых, контингент оседающих в Киеве скандинавов еще крайне малочислен и неустойчив: он не может противостоять войску Олега. В отличие от Северо-Запада, скандинавские отряды на юге еще и в середине IX в. являются внешней, чуждой славянскому обществу силой, и их интересы не пересекаются с интересами местной знати. Изолированным эпизодом оказалось и крещение вождей росов, осуществивших набег 860 г., о котором составитель ПВЛ, весьма чуткий к вопросам христианства на Руси, видимо, даже не знал[199].
Вокняжение Олега в Киеве положило начало новому этапу деятельности скандинавов в Южной Руси[200]. Вместе с Олегом появился постоянный и значительный контингент скандинавов: по выражению летописца, пришедшие с Олегом «варязи и словени и прочи прозвашася русью»[201]. Именно с этого момента, вероятно впервые, скандинавские по происхождению правители и их окружение заняли в Киеве господствующее положение.
Поход Олега на Константинополь принципиально отличен от нападений росов первой половины – середины IX в.: он завершается не только приобретением военной добычи[202], но и – главное – установлением прочных политических и торговых связей, регламентированных договором 911 г., обеспечивающим интересы военной элиты и регулирующим ее торговые и политические связи с Византией[203]. Известия о подчинении Олегом древлян, северян, радимичей, очевидно, отражают начало сложного и длительного процесса «собирания» восточнославянских земель, консолидации племенных территорий в единое государство. Упоминания об установлении «даней» свидетельствуют об упорядочении обложения включаемых в состав Русского государства племен. Таким образом, Олегу за время его правления удалось сосредоточить в своих руках военную, политическую, административную и фискальную верховную власть[204], что коренным образом отличает его деятельность как от походов викингов на Западе, так и от активности норманнов на Северо-Западе Восточной Европы: это более или менее последовательная (хотя, вероятно, не всегда осознанная) политика, преследующая цели укрепления «Русской земли».
Описание «образа жизни росов» в трактате «Об управлении империей» византийского императора Константина VII Багрянородного (ок. 950 г.) являет картину широкой деятельности военной, скандинавской по происхождению, элиты формирующегося Древнерусского государства[205]. Ее власть распространяется на огромную территорию и реализуется разными способами в различных регионах. Южная, непосредственно подвластная Киеву область охвачена полюдьем («кружение», «полюдия» у Константина) как формой прямого обложения подвластных киевскому князю племен: фискальные функции выполняют сами князья («архонты») и дружинники киевского «великого» князя. Это традиционный для скандинавов (ср. вейцла) способ сбора натуральных податей, который отмечался и восточными писателями в характеристике русов. Другой формой отношений со «славиниями-пактиотами» (т. е. данниками в соответствии с договором-пактом) была поставка ими в Киев моноксил (которые, впрочем, покупались, а не присваивались росами): как из не охваченного полюдьем Северо-Западного региона («Немогарда» Константина Багрянородного), так и из центров на территории племен, посещаемых во время полюдья, – кривичей Верхнего Поднепровья («Милиниски»), северян Подесенья («Чернигоги» и «Телиуцы» – Чернигова и Любеча). Гигантские размеры территории потребовали уже в середине X в. введения наместничества (известного скандинавам и дома): Константин упоминает о том, что в Новгороде «сидел» Святослав, сын «архонта Росии» Игоря. Полученные во время полюдья дани, видимо в значительной части состоящие из пушнины, меда, воска и т. п., а также рабы[206]перевозятся теми же росами в Константинополь и там поступают на рынок. В представлениях информаторов Константина[207], росы полностью обособлены от местного населения и представляют собой изолированную элитную группу, однако их деятельность предполагает взаимодействие с местным населением. И такое взаимодействие аттестуют появляющиеся в русско-византийском договоре 944 г. славянские имена как представителей княжеского рода, так и «купцов», свидетельствующих договор[208].
Характер скандинавских древностей в Южной Руси, становящихся все более многочисленными в середине – второй половине X в., обнаруживает прямую связь оседающих здесь скандинавов с великокняжеской властью. Богатые скандинавские комплексы концентрируются в самом Киеве[209], в Чернигове[210]и в тяготевших к ним погостах – местах стоянки дружин (Вышгород и Китаев под Киевом[211]; Шестовица, Седнев, Табаевка под Черниговом[212]), куда, очевидно, свозилась дань и откуда осуществлялся контроль над торговыми путями и племенными территориями[213]. Здесь же, в округе Киева и Чернигова найдено пять из девяти обнаруженных на территории Древней Руси и паспортизованных арабских монет с прорезанным двузубцем – знаком Рюриковичей[214]. Поселения, где стояли дружины великого киевского князя, имеются и в Верхнем Поднепровье (Гнёздово под Смоленском), ив Верхнем Поволжье (Тимерево под Ярославлем), и в Суздальском ополье (так называемые Владимирские курганы) и др., т. е. в стратегически важных пунктах, по преимуществу на окраинах формирующегося Древнерусского государства. Показательно, однако, что в Южной Руси, при богатстве погребений в некрополях Киева и Чернигова, очень мало единичных находок скандинавских предметов или комплексов. Отсутствует и собственная скандинавская топонимия для населенных пунктов: все известные скандинавским источникам южнорусские топонимы – передача местных наименований: Киев > Koenugarðr
Примечания
1
Рыдзевская Е. А. Древняя Русь и Скандинавия. Материалы и исследования // ДГ. 1978 год. М., 1978.
2
Это меткое выражение использует А. Я. Гуревич в предисловии к своим избранным статьям: Гуревич А. Я. История – нескончаемый спор. Медиевистика и скандинавистика: статьи разных лет. М., 2005. С. 5.
3
Пашуто В. Т. Русско-скандинавские отношения и их место в истории раннесредневековой Европы // IV Сканд. конф. М., 1968. Ч. I. С. 176–177.
4
См.: Этнологические исследования за рубежом. М., 1973; Актуальные проблемы этнографии и современная зарубежная наука. М., 1979; Handbook of Method in Cultural Anthropology / R. Naroll and R. Cohen. L.; N.Y., 1973; Handbook of Social and Cultural Anthropology / J. Honig-mann. Chicago, 1973; Encyclopedia of Anthropology / D.E. Hunter and Ph. Whitten. N.Y.; L., 1976.
5
Проблемы истории докапиталистических обществ. М., 1968; Неусыхин А. И. Проблемы европейского феодализма. М., 1974; и др.
6
См.: От доклассовых обществ к раннеклассовым. М., 1987; История первобытного общества. Эпоха классообразования. М., 1988.
7
См., в частности: Шаскольский И.П. Возникновение государства на Руси и в Скандинавии (черты сходства) // ДГ. 1985 год. М., 1986. С. 95–99; Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. Начальные этапы урбанизации и становление государства (на материале Древней Руси и Скандинавии) // Там же. С. 99–108.
8
Черепнин Л. В. Русь. Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IX–XV вв. И Новосельцев А. П., Пашу то В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма (Закавказье, Средняя Азия, Русь, Прибалтика). М., 1972. С. 145.