Но все-таки одно Аюра в дикарях восхищало. Как они повелевают своими исполинскими зверями! Никогда не кричат и не бьют их, как погонщики быков, у них даже и бичей нет. Шепнут что-то на ухо, а то просто рукой махнут особым образом – и мамонт делает все, что ему повелят.
Повинуясь возгласу погонщицы, рядом с Аюром свесился хобот. Мамонт свернул его кольцом и подставил под ноги юноше – вставай сюда, подниму!
– Как он умен! Как послушен! – воскликнул Аюр, в восторге глядя на белого мамонта. – Подари его мне!
Мохначка продолжала улыбаться, не понимая вопроса. Тут же рядом возник Варак, задрал голову и принялся что-то втолковывать дикарке. Беседа затянулась.
– Господин, – с виноватым видом повернулся к Аюру дворцовый раб. – Она сказала, что не хочет.
– Что значит «не хочет»? – Аюр грозно свел брови. – Разве не достаточно, что этого хочу я?
– Дикая женщина говорит, что они со своей скотиной как брат и сестра, – не скрывая презрения, перевел Варак. – Дескать, они выбрали друг друга в детстве, вместе росли, питались из одного корыта…
Аюр нахмурился еще сильнее. Сзади беззвучно подошел Ширам. Невысокий и жилистый, как все накхи, он с ног до головы был в черном, из украшений – золотой обручальный браслет на запястье да свернувшаяся в спираль серебряная змейка у ворота плаща.
– Чем это ты тут занят, солнцеликий?
– Она не хочет дарить мне мамонта! – воскликнул царевич. – Как она вообще смеет мне отказывать?
Сообразив, в чем дело, Ширам усмехнулся:
– Зачем тебе мамонт, Аюр? Даже если он добредет до столицы, не подохнув по пути от жары, то непременно застрянет в городских воротах…
За его спиной послышались приглушенные смешки телохранителей. Аюр сделал вид, что не услышал. Он вообще считал, что эти отборные воины-арии из Полуденных Жезлоносцев слишком много себе позволяют и смеют относиться к нему покровительственно. Но воины, хоть и считались его личной охраной, подчинялись не ему – ими командовал Джериш.
– Дикарка не подарит тебе своего зверя, даже если ты посулишь ей в обмен свой великолепный плащ и охотничий лук в придачу, – продолжал Ширам. – Забудь. Все равно мамонты никого не слушаются, кроме собственных погонщиков. Их когда-то пробовали забирать силой, так они начинали беситься – не уймешь, пока не убьешь. Зато со своими погонщиками даже на саблезубца пойдут.
– А я все-таки думаю: она просто жадина, – пробурчал Аюр и вдруг просиял. – Тогда я забираю мамонта вместе с погонщиком! Мохначи иногда живут в Аратте, я знаю. У дяди Тулума один такой служит при храме с детских лет, Аоранг его зовут – лечит людей и животных, даже научился говорить по-человечески… Мамонту во дворце будет очень хорошо, а городские ворота мы ради него разберем.
– Так и будет, если божественный сын Солнца даст повеление, – подхватил Варак. – А сейчас пора выступать…
– И Солнца сын, вскочив на коня, полночный край обозрел! – донеслось со стороны костра.
Там сутулился над свитками жрец Хаста. Не обращая внимания на сборы, он торопливо покрывал телячью кожу ровными строчками. Рядом стоял глиняный горшок – обиталище неугасимого священного пламени, духа Исвархи. Другой обязанностью жреца было вести записи обо всем, что происходит в пути. Он и вел их слогом, достойным героев.
– Не на коня, а на мамонта, – с усмешкой поправил Ширам. – Скажи, огнехранитель, почему бог песен всегда посещает тебя в самое неподходящее время?
– Для бога нет неподходящего времени! – ни на миг не смутившись, заявил Хаста. – И Солнца сын, на мамонта сев, полночный край обозрел!
Священная гадательная собака, развалившаяся рядом с ним, широко зевнула, распахнув узкую зубастую пасть.
– «Какие дивы, – промолвил он, – меня сюда занесли?» Ай! Ты опять?! – Хаста подскочил на месте, схватившись за голову. Довольная Айха шмыгнула прочь, унося с собой волосок, выдранный из его рыжих свалявшихся косм, не стриженных, как и положено жрецу, с самого посвящения. – Отойди от меня, о ужасная женщина с бородой!
– У нее нет бороды, – хихикая, заметил Аюр.
– Лучше бы была, мы б хоть ее лица не видели! – И, понизив голос, Хаста предположил: – Мне кажется, она хочет меня съесть, светозарный! Уже начала ощипывать… Потом проснусь оттого, что меня поджаривают над костром…
– Она просто в тебя влюбилась, – возразил Аюр, глядя, как Айха благоговейно прячет выдранный волосок. – Спроси ее, Варак, почему она ходит за жрецом как хвост и дергает из него то волосы, то нитки?
Варак, выслушав мохначку, фыркнул:
– Глупая дикая женщина считает почтенного огнехранителя Хасту волшебным существом, кем-то вроде полубога. В ее вшивую голову никак не уместится, как это можно записывать слова. Она говорит: это великое колдовство – останавливать мгновения…
Жрец на миг задумался и ухмыльнулся.
– Ну-ка дай! – Он схватил дикарку за руку и еще непросохшей кистью начертал ей на тыльной стороне ладони «ард» – знак Солнца. Погонщица ахнула и застыла, глядя на свою руку как на нечто отдельное и бесценное…
– Молодец, Хаста! – захохотал Аюр. – Теперь они отрежут ей руку, засушат и будут поклоняться!
– Подобное отношение к письменности у звероподобного племени само по себе достойно уважения, а не насмешек, – заметил Ширам. – Начертанные знаки порой таят скрытую силу…
– Воистину это слова мудрости! – льстиво заявил Хаста, убирая свиток и как бы невзначай кинув взгляд на татуировку на запястье у Ширама – ползущую эфу. Слухи о тайных обществах накхов ходили, пожалуй, с тех самых времен, как двенадцати родам Накхарана запретили собственное жречество. Может, байки, а может, и нет…
– Выступаем! – важно объявил Аюр. Поставил ногу в кольцо хобота и был в мгновение вознесен на высоту. Айха помогла ему устроиться в башенке, а сама скатилась по мохнатому боку мамонта вниз и пошла рядом, любуясь знаком Солнца на своей руке и счастливо улыбаясь.
– Почему встали?
Ширам вышел вперед и остановился, глядя под ноги. Поперек тропы зияла трещина. Неширокая, можно перешагнуть без усилия, но длинная. Трещина уходила в обе стороны и терялась в невысокой траве.
– Это еще что? – спросил Ширам. – На Змеином Языке бывают землетрясения? Почему мне не сообщили?
Варак, тут же оказавшийся рядом, сразу пожалел, что так торопился. Все рабы и слуги боялись накха, особенно когда он начинал говорить таким вот негромким, лишенным выражения голосом. Даже воины охраны предпочли хранить молчание, ожидая, чем кончится дело.
– Ерунда! – дрогнувшим голосом заявил Варак. – Ее и ребенок перешагнет! Нет причин для беспокойства, господин!
– А если обвалится край? – Голос Ширама стал еще тише и неприятнее.
Мохначи тем временем слезли с мамонтов и столпились перед препятствием, что-то обсуждая. Затем двое ушли в разные стороны от тропы, внимательно осматривая землю.
– Какой она глубины?
Ширам подошел, наклонился над краем, заглядывая в темную, отливающую синевой бездну. Оттуда на него дохнуло таким потусторонним морозом, что накх невольно отступил на шаг, помянув Храваша, царя голодных дивов. Кинул в щель камешек, но тот беззвучно сгинул где-то внизу.
– Хаста, – мгновение подумав, позвал он, – где твой пес?
Жрец торопливо вышел вперед, ведя собаку. Все столпились у щели, затаив дыхание. Станет ли священная собака прыгать через трещину? И если прыгнет, то какой лапой ступит – правой или левой?
Собака легко перемахнула на другую сторону и обернулась, помахивая хвостом. Она явно не понимала, как такое ничтожное препятствие могло остановить отряд. Над толпой пролетел дружный вздох облегчения. Никому не хотелось тащиться назад, когда цель была так близко.
– Хорошо, – кивнул Ширам, – знамения благоприятны. Но первыми пусть пройдут мамонты.
Вернулись дикари, поднялись на мамонтов, и самый большой, белый, вышел вперед. Перед трещиной он остановился, обнюхал ее, взволнованно затрубил, но все же перешагнул. Ничего не случилось. За ним пошли следующие.