Я предложила подружке поставить это дело на коммерческие рельсы. Торговать своим имиджем – или сдавать его напрокат – ради имиджа чужого. Хочет, допустим, мелкий человечишка стать заметной фигурой – нет проблем! Женя разок-другой появится с ним на публике – уже его заметят! А отдыхать с ним съездит – всё, карьера сделана, бывшее пустое место превращается в уважаемого человека.
Но Женя к моей идее отнеслась прохладно:
– Это понизит мой статус.
– Это какой же у тебя такой особый статус?
– Статус недостижимой мечты, недоступной богини…
– Так уж и недоступной, – фыркнула я.
– А то! Сейчас я могу позволить поклоннику сделать мне что-то приятное, особенно в материальном смысле. И мне прибыль, и человечку радость. А ты хочешь его этой радости лишить?
– Так другая радость его ждёт: всенародное уважение.
– Не факт. Если станет известен прейскурант на мои услуги такого рода, то сами услуги уже не понадобятся. Если я назначу, скажем, за выход в свет со мной под ручку цену в штуку баксов, а за уик-энд под прицелами телекамер – штучек пять-десять, то никто на это уже не поведётся.
– А кто узнает?
– Все узнают. Сразу же. Слушай, Нинок, я что-то запуталась. Кто из нас умная, а кто – красивая, а?
Умыла. Не придерёшься. И в самом деле, что это я болтаю? Хочу низвести общепризнанную богиню снова до уровня проститутки с твёрдыми расценками? Фи, Нина, стыдись!
А насчёт того, кто умный, а кто красивый… Я действительно серьёзно взялась за свою внешность, радикально её изменив.
Для начала я свои волосы мышиного цвета перекрасила в медно-золотой и сделала стильную стрижку «мальчик-паж». Причёска эта украсила меня необычайно. К причёске я подобрала гардероб, к гардеробу – обувь, к обуви – походку, к походке – манеры и даже взгляд. Так и цеплялось одно за другое, пока из моего серенького кокона вылетела – ну, не бабочка-красавица, подобная Генриетте (таких, как она, и на свете-то не бывает, разве только в особо шикарных мультиках и компьютерных играх), но вполне симпатичный мотылёк из меня всё-таки получился.
Так неужели права народная мудрость, поучающая, что чем больше красоты, тем меньше ума? Даже Генриетта меня перемудрила, надо же… Да, но её-то красота на убыль не пошла! Значит, нет прямой связи?
От жизни я получала удовольствие по полной программе: косметические салоны, шейпинг, маникюр-педикюр, для поднятия настроения – поход по бутикам меховым, ювелирным и прочим. И чего я раньше себе отказывала в таких простых и доступных удовольствиях?
Конечно, раньше я не могла легализовать деньги, потому вела серый и скучный образ жизни, пребывая в полной уверенности, что все эти дамские радости – удел моей невестки Стеллы, подруги Генриетты и прочих красавиц. Но дело даже не в легализации денег. Раньше я просто не знала, какой это кайф – лёгкие, волшебные руки косметички, персональный бассейн с почти стерильной водой, кружевное бельё, невесомая шубка из нежной мышки шиншиллы…
Действительно, жить – хорошо, а хорошо жить – ещё лучше. Кто бы спорил…
Артур с удовольствием потакал всем моим дамским капризам, но как только я заводила речь о его политическом будущем – замыкался и ощетинивался.
– Почему, Артурчик?
– Не время ещё.
– А когда будет время?
– Не знаю пока. Отстань. Возьми лучше денег, сходи в магазин, купи себе шубу.
– У меня уже есть две!
– Подумаешь, две! У меня вот четыре помощника, у каждого из них – по жене и любовнице, и у каждой из этих дам – по четыре шубы. А у тебя – только две. Мне даже как-то неловко перед подчинёнными.
– А передо мной?
– Что – перед тобой?
– Передо мной ловко ваньку валять?
– В смысле?… – убежал он глазами куда-то в окно.
– Артур! Сейчас, как говорят лётчики, – время принятия решения. Либо мы взлетаем, либо тормозим. Мы живём с тобой уже два года. Изучили друг друга досконально. Я знаю твой потенциал. И знаю твои амбиции.
– Да ну? – развеселился он. – А я вот не в курсе. Просвети меня, пожалуйста, насчёт моих амбиций, потенциала и прочего.
Я скорбно покачала головой. Трусит. Отчаянно трусит. Неужели я так в нём ошиблась? Или дело в другом? Может, я чего-то не знаю?
– Артур, солнце моё, в чём дело? Ты раздумал покорять мир?
– Не раздумал. Но пока и не надумал.
– «Пока»! – взорвалась я. – У тебя что, в запасе ещё две жизни?
– Ниночка, ну пожалуйста, возьми деньги, Генриетту, пройдись по магазинам – глядишь, сердце и успокоится, – взмолился он.
– Чьё? Твоё? Моё-то не успокоится. Упускаем время, упускаем возможности – одну за другой.
– Слушай, хватит! – разозлился он. – Хватит переставлять мне ноги. Я пока что не инвалид. И свою карьеру сделаю сам.
– Ой ли…
– Не понимаю твоей иронии. И что это именно сегодня тебе приспичило заняться моей карьерой?
– Радость моя, опомнись! Ты уже который год буксуешь на месте. Нет движения вперёд, нет прогресса, понимаешь? А отсутствие прогресса – уже регресс.
– Так уж и регресс… – пробурчал он, шаря глазами по полу.
– Тебя же не будут избирать десять сроков подряд. Придётся уступать место у кормушки следующим претендентам. И что тогда? Министром не станешь, премьером – тем более, из депутатов вылетишь, о президентстве тогда и мечтать нечего!
– А я, может, и не мечтаю…
– Что-о?!.
Такого прямого удара в солнечное сплетение я не ожидала. От неожиданности даже дышать разучилась.
– Это как же ты не мечтаешь о политической карьере? А о чём же ты мечтаешь? Пчёл разводить? Помидоры на даче поливать? В гроб живым улечься? То-то соперников порадуешь!
– Да бог с ними, с соперниками этими, Нин! Давай мириться. Что, денег у нас мало, что ли?
Так. Он отказывается от борьбы за власть. Вот так номер! Жил, жил – и помер. Тогда что здесь делаю я?
Я встала из своего любимого кресла-облачка, прошлась по комнате, выглянула в окно, полюбовалась бесформенными лужами. Потом подошла к Артуру и встала перед ним – неумолимая, как судьба.
– Артур! Ты, конечно, уже большой мальчик и сам знаешь, что тебе надо, а что – не очень. Я просто хочу тебе напомнить, что путь к вершинам – это дорога в одну сторону. Назад дороги нет. И на месте стоять тоже нет никакой возможности. Другие затопчут. Те, кто уже сейчас тебе на пятки наступает. Они-то прут в гору будь здоров! С неугасимой надеждой, нерушимой верой первых христиан и с пробивной силой бульдозера. И уж будь уверен, эти шагающие экскаваторы с особенным удовольствием прошагают по твоему трупу. Политическому или физическому – не суть важно. И денег нам надолго не хватит, потому что деньги у тебя просто отберут. Сам знаешь. И новых не дадут заработать, поскольку бизнес отберут тоже. И последнее: я просто вынуждена буду сказать тебе сакраментальную фразу: «Прощай, наша встреча была ошибкой». Я жила с тобой два года, и всё это время я готовила трамплин, с которого бы ты улетел выше всех и дальше всех. Я думала, именно это нас и спаяло. А теперь, когда всё готово, когда осталось просто сделать шаг и сказать: «Поехали!» – именно теперь ты позорно отползаешь в кусты. Я зову тебя на вершину Олимпа, потому что именно там нам обоим место, а ты тянешь меня вниз, в болото, и говоришь, что болото лучше, потому что там тепло и мокро. Так вот, по мне уж лучше простудиться на ветру Олимпа, чем раскиснуть в болотной тине!
Произнеся эту прочувствованную речь, я круто развернулась и пошла к двери, печатая шаг.
Однако у выхода остановилась и произнесла вполголоса:
– Надеюсь, в следующий раз я сделаю правильный выбор и уже не ошибусь так, как ошиблась с тобой.
Я ушла в зимний сад. По дороге заглянула на кухню и попросила Люсю, нашу повариху, принести мне туда чашечку зелёного чая.
Люся принесла мне целый поднос угощений: и песочное печеньице, и крошечные пирожные безе (в этом деле ей нет равных!), и шоколадки разных сортов – от снежно-белой до ярко-чёрной. И насчёт чая тоже не поскупилась: я просила чашечку, а она принесла внушительный чайничек. Ай да умница! Мне надо снять напряжение, расслабиться, вот я и расслаблюсь! Говорят, шоколад способствует выработке эндорфинов – гормонов счастья. Но у меня эти эндорфины вырабатываются от одного вида Люсиных безе. А она, Люся, всё надеется раскормить меня до нормальных человеческих размеров. Но это тот самый безнадёжный случай, когда говорят: не в коня корм. В еде я себя не ограничиваю, а в размерах не увеличиваюсь.