– Это Верцингеторикс, – спокойно ответила девушка в голубом платье. – Он ждет, когда отец его примет.
Верцингеторикс? Я встрепенулся, как ужаленный.
– Только не докучай ему слишком долго, – сказала светловолосая женщина. – Мой муж много работает. Фаустина, Лин, пора принимать ванну.
Напоминая желтое шелковое облако, она удалилась, унося детей, которые с любопытством продолжали таращиться на меня.
– Откуда тебе известно мое имя? – спросил я у девушки в голубом платье, когда та вернулась в атрий. Она бросила быстрый взгляд через плечо.
– Так ты меня не помнишь?
– Хм…
– Ладно, не переживай. Лучше скажи мне, зачем тебе понадобился мой отец.
– Я только что вернулся в Рим из Британии. Перед отъездом мать сказала мне, что твой отец может мне помочь. Так все-таки, откуда тебе известно…
– Ты правильно сделал, что пришел к нему. Отец всегда готов помочь людям.
С этими словами она подозвала управляющего и вполголоса переговорила с ним.
– Я сделала тебя первым в очереди.
И правда, вскоре я уже входил в кабинет к сенатору.
Сенатор Норбан из тех людей, с кем невольно начинаешь соблюдать свои самые лучшие манеры. То же самое умел делать с людьми и мой отец, хотя и по иной причине: все знали, что грубить ему себе дороже, любая неучтивость может для грубияна плохо кончиться. Нет, конечно, сенатор Норбан не мог похвастать пудовыми кулаками: лет под семьдесят, седой, слегка скособоченный, пальцы в чернилах, он не производил впечатления физической силы. И все же с самой первой минуты я сидел перед ним ровно, словно статуя, и тщательно подбирал слова.
– Верцингеторикс, – задумчиво произнес он. – Мне частенько не давал покоя вопрос, как там поживаете ты и твоя семья.
– Хорошо поживаем, сенатор.
– Рад слышать. Ты в Рим надолго?
– Надолго. Это ведь центр всего на свете.
– Что ж, так оно и есть, – сенатор задумчиво покатал между пальцами стило. В его кабинете царил веселый беспорядок – куда ни посмотришь, повсюду валяются таблички, перья, свитки, пергаменты. Такого количество свитков, как в его кабинете, я не видал за всю свою жизнь.
– И чем ты намерен заняться здесь, в Риме?
– Думал податься в легионы.
Когда-то моей заветной мечтой было стать гладиатором, но стоило мне вкусить гладиаторской жизни, как мечта пропала сама собой. Но если не гладиатором, то кем еще мог стать молодой человек, ловко владеющий мечом? Только податься в легионы. К тому же даже бывший раб мог дослужиться в римской армии до командира.
– А известно ли тебе, какие обязательства берут на себя те, кто идут служить в легионы? – спросил сенатор, откладывая стило в сторону. – Сколько тебе лет?
– Двадцать.
Сенатор недоверчиво посмотрел на меня.
– Девятнадцать, – уточнил я.
И вновь он смерил меня пристальным взглядом.
– Будет девятнадцать через пару месяцев.
– Значит, пока восемнадцать. Как я понимаю, ты рассчитываешь сделать себе там карьеру?
– Не ходить же мне всю жизнь в рядовых! – фыркнул я.
– В любом случае двенадцать лет отходить придется. Потому что центурионом раньше тридцати не становятся.
– До тридцати?
– Но даже возраст еще не гарантия. Не имея покровителя, центурионом не стать. Я же не знаю, проживу ли я еще двенадцать лет, – сенатор пригладил седые волосы.
– Ну. – Я поерзал на стуле, усаживаясь поудобнее. – Может, я и не останусь в армии до тридцати. Есть и другая работа.
Сенатор посмотрел на меня, как на малого ребенка.
– Срок службы легионера – двадцать пять лет, Верцингеторикс. Если пойдешь служить в восемнадцать, освободишься лишь в сорок три. А до этого даже не мечтай ни о какой другой работе.
– Двадцать пять лет?
– А что, разве ты перед тем как решил пойти служить в легионы, не выяснил таких вещей, как срок службы?
Вместо ответа я лишь пожал плечами.
– Ох уж эта молодежь, – вздохнул сенатор Норбан. – А свое армейское жалованье ты тоже не знаешь? Триста денариев в год – на тот случай, если это тебе не известно. За вычетом стоимости оружия, доспехов и пайка, разумеется.
– Клянусь Хароном, – пробормотал я, – да вы тут, в Риме, жмоты.
– Кроме того, смею предположить, что тебе не известны законы, касающиеся вступления в брак. Легионерам запрещено жениться. Исключение делается лишь для центурионов. Но и они не могут брать с собой жен в поход. Кроме того, ты можешь провести весь срок службы вдали от Рима, в каком-нибудь дальнем гарнизоне.
– Обойдемся и без жены, – ответил я, слегка хорохорясь. Но если сказать по правде, после его слов мой пыл постепенно пошел на убыль.
– Подумай, как следует, – произнес сенатор Норбан. – Пойми, дело не в том, что я хочу разочаровать тебя, отбить у тебя желание служить в армии. Просто ты должен знать, во что ввязываешься. Ведь есть и другие возможности.
О которых, кстати, я уже начал подумывать.
– Это какие же?
– Как ты отнесешься к тому, чтобы стать стражником? Хороший стражник всегда на вес золота. И если мне память не изменяет, ты еще в детстве умел ловко обращаться с оружием.
– Не знаю, надо подумать.
Но славы, работая стражником, себе точно не сыщешь.
– Тебе есть, где жить, Верцингеторикс?
– Я только сошел с корабля.
– У одного моего клиента в Субуре есть небольшая гостиница. Думаю, он тебя пустит пожить неделю-другую, пока ты не подыщешь себе работу. Я напишу ему письмо.
Взяв в руки стило, сенатор Норбан принялся сочинять записку. Я же с тоской представил себе свое будущее. Двадцать пять лет. Неужели есть желающие впрягаться в это ярмо?
– Ну вот. – Сенатор запечатал письмо. – Прежде чем уйти, загляни в кухню. Пусть тебя там накормят. А как только что-нибудь надумаешь, приходи снова. Я перед твоими родителями в долгу, и любая помощь тебе с моей стороны бессильна возместить этот долг сполна.
– Спасибо, сенатор.
– Кстати, о твоих родителях. – Его взгляд неожиданно сделался непроницаемым. – Надеюсь, тебе хватило ума не упоминать в разговорах их имен? Равно как и императора Домициана? Все они мертвы, по крайней мере официально, и будет лучше, если так будет и дальше.
– Да, господин.
Проклятье! Скажу честно, я рассчитывал немного воспользоваться именем моего отца. Ведь наверняка еще есть любители гладиаторских боев, которые помнят Ария Варвара. Кто знает, вдруг они помогли бы мне подыскать работенку. Но сенатор буравил меня суровым взглядом, и я был вынужден сделать невинное лицо.
– В таком случае желаю тебе удачи. – Сенатор Норбан протянул мне свиток. Я с поклоном взял его и вышел вон, не зная, что делать дальше. Если не в легионы, куда мне теперь податься? Единственный мой талант – это держать в руке меч. Других у меня просто нет.
Сабина
– Ну как, получил то, что хотел? – спросила Сабина, оторвав глаза от свитка, когда высокий юноша вернулся в атрий. Было видно, что он чем-то расстроен.
– Не похоже, – ответил он, приглаживая непокорную шевелюру, после чего подошел к бассейну и задумчиво поводил ногой по мраморному краю. – Я рассчитывал, что твой отец поможет мне получить место в армии, но теперь я не уверен, что мне самому этого хочется.
– Почему?
– Не вижу причин, почему я должен продавать ради этого душу.
– О, Рим твою душу просто так не оставит в любом случае. Или ты этого не знал? – Сабина ногтем пометила место в свитке, где кончила читать. – Впрочем, многие наверняка сочти бы это взаимовыгодной сделкой.
– Только не я.
– В таком случае попробуй податься в гладиаторы, – предложила Сабина.
Юноша нервно дернулся и пристально посмотрел на нее.
– Так ты меня действительно не помнишь?
А вот она узнала его с первого взгляда, даже спустя пять лет. Он почти не изменился: те же самые рыжеватые волосы, загорелые руки, большие ступни, широкие плечи, движения разболтанные, как будто все члены его скреплены наспех. В общем, точно такой, каким она его помнила, лишь слегка возмужал.
Он, в свою очередь, с опаской смотрел на нее.
– А я должен тебя помнить?
– Может, и нет, – ответила она, хотя в целом день был запоминающийся.