Я взял карандаш и вывел на листочке ненавистное словечко.
Фо-би-и…
Пририсовал к слову длинный хвостище и неприятную морду.
– Все ради тебя, милая! – шепнул я фотографии Цапли. – Жди, я скоро вернусь.
«Может быть», – добавилось у меня мысленно, но ответа, ясное дело, не услышал. Катенька моя Цаплина продолжала мягко и загадочно улыбаться. При этом глядела по-прежнему не на меня, а чуть в сторону. Увы, куда именно она глядела, я помнил прекрасно. Ведь я же и снимал ее в ту минуту. И знал, что глядела она на своего обожаемого Вано…
Глава 2 Коллекционер фобий
Понятно, вечерняя прогулка – не самое большое геройство, но вот – подвалы – это бр-р-р! При одной мысли о подземном холоде у меня коченели ноги, руки, и начинало мелко трепетать под ребрами. Если б не Цапля, ни за какие гаджеты не подписался бы на такое!
Есть, понятно, диггеры-дайверы, что в любые щели да норы суются – еще и удовольствие при этом получают. Да только кровь у них, верно, от каких-нибудь древних викингов, а таким безбашенным – чем страшнее, тем лучше – тем мощнее бурлит в их венах-артериях кровушка. А вот я экстремальных вещей во все времена сторонился. Не потому что трус, а потому что такие у меня фобии.
Если кто не знает, то фобии – это навязчивые страхи – порой откровенно тупые, но иногда и довольно мудреные. Малышня, скажем, боится темноты, женщины – одиночества, мужчины – собственной несостоятельности – и так далее. Понятно, что в пятнадцать неполных лет быть специалистом по фобиям нелепо, но я в этих сферах давно стал настоящим профи. По той простой причине, что кроме темноты боялся еще пары сотен всевозможных вещей. Слыхали про мальчика, который всего на свете боится? Вот это я и есть. Конечно, не тот лопушок, которого в «Приключениях желтого чемоданчика» показывали, но что-то около того.
Между прочим, из-за этих самых фобий я и к Цапле подходить боялся, из-за них получал тройбаны с двояками, а в школьной табели о рангах (неофициальной, разумеется) терся у самого донышка. Статус даже не третьего сорта, а четвертого или какого-нибудь пятого-шестого. Сказать по правде, даже сближение с Вано не слишком меня приподняло. Потому что фобии – это как болезнь, и никуда от них не денешься.
Мимо проехала машина – подозрительно тихо, с потушенными фарами. В фильмах из таких жестянок обычно любят открывать огонь по несчастным жертвам. Я и сейчас чуть ли не воочию увидел, как бесшумно опускается вниз боковое стекло, а наружу прорастает автоматный ствол. Сердце предательски екнуло, я торопливо шагнул с тротуара в кусты, пригнул голову. Ну, да! – вот и две черных фигуры, что за мной шарашились, – немедленно встали, головами крутить начали. Наверняка – меня высматривали! Я вовсе присел на корточки, задержал дыхание.
На отдалении зазвучали голоса, и я разглядел беспечно вышагивающих мамаш с колясками. Надо же быть такими отважными! Шлепают себя, спектакль какой-то обсуждают… Я снова огляделся. Фигуры зловещих преследователей свернули куда-то в проулок, жутковатая машина также свалила. Я осторожно выпрямился. Все было, конечно, полнейшей чепухой, никто меня не преследовал. Еще один стародавний страх. Самое стыдное, что даже не из реалий он родился, а прямиком из детских снов, где я вечно убегал от каких-нибудь монстров, пытался прятаться, закрывать глаза и шептать заклинания.
Между прочим, откуда берутся фобии, почему не исчезают они с годами – никто толком не знает. Врачи с психологами без устали спорят, диссертации строчат, а людям, как в дремучую старину, микстурки прописывают, таблетки дорогущие. Совсем даже не те конфеты храбрости, а всего лишь дурные транквилизаторы. Проще говоря – снотворное. Слопал – в сон тебя потянуло, забываешь на пару часов о любых страхах. Потому что мысли набекрень, и сам словно овощ вареный становишься. Такое вот примерно лечение. И потому – лучше уж мучиться да ожидать, когда откроют что-нибудь действительно стоящее. Только вот – сколько ждать – вот в чем вопрос! Понятно, есть счастливчики, что живут вовсе без фобий, кому-то достается одна-единственная, а мне вот этой мерзости привалило два вагона с тележкой! Оттого и жизнь была, точно у яйца всмятку только без спасительной скорлупы. Разумеется, я завидовал тем, кто жил вокруг на полную катушку, не опасаясь высовывать голову из-за баррикад, драться с пацанами во дворе, шутить с девчонками вроде нашей Людки или той же Цапли, спорить с преподами. Самое удивительное, что ведь много таких набиралось – бесстрашных, словно кощеи бессмертные! Верная половина земного шарика! Ну, или добрая треть. А я вот продолжал бояться. Не чего-то конкретного, а разного и понемногу. По этой самой причине и перечел массу всевозможной чепухи про агорафобию, герпетофобию, клаустрофобию и еще триста тридцать три подобных фигофобии.
Отчасти чтение меня утешило, поскольку многих страхов я у себя не обнаружил. Скажем, гелиофобии, боязни солнца, у меня точно не было, скорее – наоборот, солнышко я очень даже любил. И точно так же не обнаружил я у себя ни малейших признаков аблютофобии – иначе говоря – страха перед купанием. Как поплыл однажды, зашлепал руками по воде, так и перестал бояться. Словом, на несколько сотен официальных фобий у меня отыскалось всего-то десятка три-четыре. Посчитать – так меньше десяти процентов, но легче мне от этого не становилось. Разве что литературу шерстить научился более активно – искать тут и там противоядия да лекарства. Ничего, понятно, не нашел, зато обнаружил, что умею читать очень даже немедленно. Ну, то есть – практически по диагонали. То ли страх к тому подстегивал, то ли еще что. Зайцы, как известно, тоже быстро бегают. А точнее – убегают. Вот и я страницы перелистывал, точно заправский спринтер. Столько мусора в голове осело – прямо жуть! Все равно как хлама на старом чердаке. Оттого, верно и чесалась голова. С чердака-то можно все влегкую повыбрасывать, с мозгами все обстояло куда сложнее. Знания – их ведь надо либо забывать, либо как-то использовать, а как тут используешь, если говорить про такое не с кем? Ну, правда, кому в школе интересно, если я начну болтать про отличие гаптофобии от дентофобии или, скажем, возьмусь объяснять, что кинофобы – это не те, что боятся кинотеатров, а те, что боятся собак? Понятно, что темочка занимательная, но кого ж такое волнует?
Кстати, тогда же я вычитал, что ряд ученых всерьез полагают, что причины фобий лежат в наших прошлых жизнях. Если, значит, в прежней жизни ты утонул, то теперь у тебя будет водобоязнь, а если кого-то убило молнией, так тот станет непременно трястись при любом грозовом разряде. И про свои фобии я тоже пытался что-нибудь этакое выкопать, да только в моем случае это очень напоминало распутывание рыбацкой снасти. Одни фобии цеплялись за другие, скручивались в петли, образовывали немыслимые узлы.
Скажем, людей я боялся больше замкнутого пространства и потому предпочитал держаться в тени, уши затыкал ватными тампонами – от голосов да криков. Однако трястись в одиночестве да тишине тоже было страшно, и поневоле приходилось выползать на поверхность, вливаться в ряды одноклассников. Тупик, короче, и полный абзац. Тут скверно, и там не фонтан. А начнешь выделяться, народ на смех подымет, что тоже жутко. Чтобы такого не случалось, я начал мимикрировать – иначе говоря, старался ничем не отличаться от одноклассников, так же шутил и гримасничал, ходил на голове и по головам, говорил пошлости и гадости – словом, по возможности сливался с окружающей средой. С некоторых пор я и жизнь свою стал рассматривать как актерскую роль. И получалась полная муть: все вокруг жили, а я вечно кого-то изображал. Все ржали, и я хохотал, надо было фыркать – и я фыркал, и глупости всевозможные бурчал, и на переменах убегал вместе со всеми «покурить», хотя табачного дыма на дух не переносил. Понятно, меня никто не слушал и никому не было интересно, куда я и с кем бегаю, однако эффект присутствия создавать все-таки получалось. То есть, вроде как пустое место, да не совсем. Опять же с Вано удалось скорешиться, а это многого стоило! Уж он-то был точно из берсерков – грохотал по жизни атомным ледоколом. И про класс наш говорили примерно так: «А-а, это тот, в котором Вано учится?..» И ведь мы реально гордились! Все равно как вымпелом каким! И про подземелье я сам по собственной дури ему проболтался. Осведомленностью, балбес такой, хотел похвастать. Рассказал про огромный монолит неизвестной природы, с которым столкнулись наши метростроевцы. У меня дядька там работает – он и рассказал как-то за рюмочкой чая – о том, что австрийский робот-проходчик («Щит» называется) у них форменным образом застрял, а бур новейший сломался. Поставили новый – и он в крошево. А когда попытались взрывчатку использовать, аппаратура по всей шахте взяла и вырубилась. Бригада взрывников на койки больничные угодила – с какой-то необъяснимой амнезией. Словом – полная мистика. Вот я Вано все эти туманные подробности и выложил. Знал, что любит он всякую жуть. Через свой язык и погорел – Вано-то у нас все окрестные пещеры с подземельями облазил. Рассказывал, что с диггерами под город несколько раз спускался – крыс-мутантов искал, пауков-людоедов ловил. А когда про дом с призраками кто-то по сети фейканул, он и туда ломанулся – ночь целую привидений по углам да коридорам шугал. Нехило, да? Это к вопросу о том, кто и что ищет. Я, значит, фобии в справочниках искал, а Вано за реальными призраками охотился. Он и тут в меня мертвой хваткой вцепился, чтобы путь-дорожку показал – к монолиту этому. Дядька говорил – трещину в нем какую-то обнаружили – с «бальши-и-ми» странностями. Даже уфологов из Питера вызвали, потому как приборы фонят, головы у рабочих болеть начинают, сердцебиение нехорошее – и все такое. Вот в эту самую трещину-затрещину нашему Вано и загорелось слазить. Мне же снова пришлось мямлить да обещать несуразное, потому что Вано я тоже боялся – может быть, даже побольше иных подземелий…