Леон (хлопается на колени). Ну, Роман Андреич! Умоляю! Перепонки лопаются. Сколько можно!
Роман Андреевич (искренне). А что такое?
Леон. Что, что?! Вчера весь день бухали, мешали много. Шотландский ёрш пили. Виски, пиво, квас. Потом морс меня заставили делать, кисель варить. Всю мебель под утро перевернули… Сегодня… Я уже не могу это терпеть просто!
Роман Андреевич (удивленно). Моя мебель, между прочим. Хочу переворачиваю, хочу на место ставлю. Ты чего это такой нервный? Из-за российского Тэ-Вэ на меня обиделся? И встань с колен. В этой стране крепостного права нет.
Леон (поднимается). Да при чем здесь Тэ-Вэ? Вы со шкурой медведя вчера разговаривали, на брудершафт с ней пили. С портфелем, как угорелый, носились. Документы всю ночь с места на место перекладывали. Несли вообще чёрт-те чё… А сегодня в волынку с утра пораньше дудите. Тут любой с вами с ума сойдет. А вы говорите – нервный!
Роман Андреевич (с любопытством). Да ну? И что же я нёс? Не кричи, и так голова раскалывается.
Леон (успокаиваясь). Типа вы всех из-под земли достанете.
Роман Андреевич. Так и достану. Ты меня, Лёнчик, знаешь.
Леон. Да хрена лысого вам этот Гамильтон вообще сдался?
Роман Андреевич. Не он, Лёнчик, не он… И вообще, ты прав. Ску-учно-о-о… запредельно скучно… (Примеривается губами к мундштуку волынки.)
Леон. Ну, Роман Андреич, пожалуйста. Прекратите.
Роман Андреевич. Ладно, успокойся. Слушай. Может, по новой нажраться? А, Лёнчик? Как думаешь?
Леон. Five o’clock’a еще нет, чтоб бухать. И, это… Роман Андреич, не называйте меня так. В Европе я – Леон. Мы же договаривались.
Роман Андреевич (хмыкая). Ассимилировал, гастарбайтер? И вообще, к твоему сведению, Леон больше для Франции подходит… Кстати, а сколько сейчас? (Вертит головой из стороны в сторону, ищет часы.)
Леон. Рано пить еще.
Роман Андреевич. Нет, я нажрусь всё-таки.
Леон (пожимая плечами). Вот я не понимаю, оно вам надо? Уехать из эР-эФ в Шотландию и спиться?
Роман Андреевич. А потому что ску-уч-чно-о-о… (Наконец откидывает плед и встает; оправляет жакет, застегивает жилет на все пуговицы.) Смог, сплин, сплюнь. Тьфу! Грабежи эти пошли. (Хрустит суставами, бродит взад-вперед по зале, возвращается к трону, интересуется содержимым танкарда, задумчиво хлопает откидной крышкой, бормочет под нос.) М-да, алкоголизм бывает мажорный и форс-мажорный… (Пауза.) Ведь это же не первый увод картин за год. И главное. Ощущение, что мне схема знакома. И заметь, никого не поймали. Даже подозреваемых нет.
Леон (отворачиваясь спиной). В Москве тоже весело было. Тоже не ловили никого. И забейте вы на картины, Роман Андреич.
Роман Андреевич. Не забью… А в Москве, Лёнь, и правда жизнь была, движуха, разборы полетов. Рыла родные опять же. А тут что? Выйдешь на улицу – сплошные джентльмены. Соплей перешибить можно. А теперь еще и «юбочники» права качать стали.
Леон. Вы давно в зеркало смотрелись?
Роман Андреевич. Я не по одежде имел в виду, а по ментальности.
Леон. По чему?
Роман Андреевич. По менталитету. Если в двух словах, Леончик, то мир делится на две категории – «юбочники» и «порточники». Одни правду оголяют, другие скрывают. А правда, между прочим, у всех одна. Та, что между ног. Особо тут хвастаться нечем.
Леон. Демагогия какая-то. С этим… пафосом.
Роман Андреевич (усмехаясь). Узнаю, Леончик, ярлыки 1-ого канала.
Леон. Леончиком тоже не надо… И что-то я не помню, чтоб вы в Москве особо в движухах участвовали. Чуть ОБЭП заявится – вы сразу на самолет. Извините, конечно.
Роман Андреевич. Согласен, надо было ввязываться. Эх, сколько я в Москве из-за этого потерял. Знал бы, из драк не вылазил.
Леон. Так мы вроде и так из них не вылазили. Ну… это… Вы-то, конечно, образно.
Роман Андреевич. А я вот не образно хочу. Хочу по-настоящему, по-русски. Так, чтоб харя в кровищу. Так мне тошно сейчас. После всего… (Пауза.) Знаешь, чтоб нос сломанный и почки отбитые. Чтоб души перелом! Открытый!
Леон. Ну, это я могу, конечно, устроить. Но вы ж меня закатаете потом.
Роман Андреевич. Не закатаю. Слово даю.
Леон. Олигарха слово?
Роман Андреевич. Его.
Леон. Не подпишусь тогда. Болека вон просите. Беню, в смысле.
Роман Андреевич. Кстати. Точно! Как я сразу не догадался? (Противным голосом.) Бе-ня-я-я-я!
Входит садовник, шофер и чистильщик бассейна – Бенедикт. На нем прорезиненный фартук с нагрудным карманом. В одной руке огромные садовничьи ножницы. В другой – букет из алых и белых роз из зимнего сада.
Бенедикт. Hello, Роман Андреич! How are you?
Роман Андреевич. Fine. Слушай, Бень, дело есть. Отметель меня, пожалуйста. Хандра у меня.
Бенедикт. Вы ж меня закатаете потом.
Роман Андреевич. Вы сговорились, что ли?
Бенедикт. А я чё, подписывался, чтоб меня в Лондоне хоронили?
Роман Андреевич. Да никто тебя не собирается в Лондоне хоронить. Тем более что до него отсюда пилить и пилить.
Бенедикт. А где тогда? На природе? Или, может, в зимнем саду? Букет я уже нарезал. (Ставит цветы в вазу.)
Роман Андреевич. Ты что, Бень, не понял? Я тебе сделку предлагаю.
Бенедикт. Cоntract, в смысле?
Роман Андреевич. Вроде того.
Бенедикт. Ну а conditions’ы какие? (Кладет ножницы на стол.)
Роман Андреевич. Ну, какие-какие. Поспаррингуемся просто. Я тебе десять фунтов дам.
Бенедикт. Я ж вас умочалю, Роман Андреич. Какое поспаррингуемся?
Роман Андреевич. Ты мне не хами давай. Я, между прочим, на морфлоте когда-то служил. Руки удар еще не забыли. Ого-го удар какой!
Бенедикт. А смысл? (Обращается к Леону.) Ты можешь что-нибудь объяснить?
Леон (пожимает плечами). Опять за старое взялся. Тоска, чего непонятного? Этот… сплин.
Бенедикт. Так, может, шотландских цыган лучше закажем? Или бухнем просто? В пабе.
Леон. Five o’clock’a еще нет.
Роман Андреевич. Я не хочу в паб. Я крови хочу!
Бенедикт. Это вам, Роман Андреич, в Москву надо. К «ватникам» и «пиджачникам». Или к «юбочникам» на Трафальгар. Там оттянетесь. За десять не согласен.
Роман Андреевич. Двадцать.
Бенедикт. Fifty.
Роман Андреевич. Тридцать пять.
Бенедикт. Семьдесят.
Роман Андреевич. Ты на английском только до пятидесяти научился считать? Сорок. И ни пенни больше.
Леон. Роман Андреич, вспомните Москву. Вы там тоже не умели торговаться. И чем это всё закончилось?
Роман Андреевич. Ты давай барана готовь!
Бенедикт. Лёлек прав. Сто. Или дальше продолжаем?
Роман Андреевич. Ладно, хрен с тобой. По рукам. Леон, будешь рефери.
Леон. Вообще-то у меня баран.
Роман Андреевич. Ну так выключи.
Леон. Роман Андреич, это камин, а не плита.
Бенедикт. Да мы, Лёль, недолго. Правда, Ромыч? Хлоп, и нокаут.
Роман Андреевич. Какой я тебе «Ромыч»?
Бенедикт. Sorry, Роман Андреич. Это я по московской привычке.
Роман Андреевич. Что-то я не помню у тебя такой привычки. Ладно, а «долго – недолго» – это мы еще посмотрим.
Бенедикт. Только бабули вперед, Роман Андреич. А то из нокаута особо не возьмешь.
Роман Андреевич. Вот ты наглый, как сто фунтов.
Олигарх подходит к одной из висящих на стене картин. Это «Черный квадрат» Малевича в китчевой золотой раме с переплетенными дубовыми листьями. Роман Андреевич отодвигает холст в сторону. За холстом обнаруживается сейф. Олигарх набирает на дверце код, в этот момент Леон и Бенедикт синхронно приподнимаются на цыпочках и, словно гуси, вытягивают шеи.
Леон (Бенедикту). Там у него офшоры. Бермудские.
Бенедикт (подмигивая Леону). Это где всё пропадает?
Леон. Ага, как в толчке. (Смеются.)
Роман Андреевич, не реагируя на смех, открывает сейф, достает толстую пачку денег, слюнявя пальцы, отсчитывает купюры. Кладет пачку на место, захлопывает сейф, придвигает картину и разворачивается к слугам. Те моментально опускаются на ступни и возвращают головы на места.
Роман Андреевич. Посмотрим еще на нокаут. Держи. (Протягивает деньги Бенедикту.)
Бенедикт (пересчитывает). Здесь семьдесят.
Роман Андреевич. Дай сюда. (Забирает купюры.) Нет. Ровно сто.
Бенедикт. Теперь я. (Настойчиво вытягивает деньги из рук олигарха.) Семьдесят.