– Папа, – произнесла она после некоторой паузы, – папа, я хотела сказать тебе, что я… я люблю тебя! – на её изумрудных глазах показались слёзы, которые она всеми силами старалась скрыть. Но они упрямо прочертили две отчётливые, тёмные и мрачные с виду дорожки на ее лёгком макияже, а две из них тяжело упали на затянутую шёлком высокую грудь.
– Правда? – он посмотрел на неё и улыбнулся. А заметив ее мокрые глаза, решил приободрить, сказав:
– Ты любила меня чуточку больше, чем сливочный крем, Эйрин?
– Конечно, папа. Намного больше, чем сливочный крем! – она прикоснулась к его бледной неподвижной руке, прокрутила на запрястье браслет, служивший медработникам для идентификации пациента. Они, прежде чем дать ему лекарство, сканировали с браслета штрих-код. И почти всегда ещё и переспрашивали дату рождения и фамилию, чтобы избежать ошибки.
– А я… я люблю тебя больше всех на свете. Не помню, говорил ли я, что ты чуть не умерла во время родов. Тебя принесли – крошечный комочек – запеленованную в ситцевую ткань. Я вспоминаю, как осторожно взял тебя на руки, и по моим глазам катились слёзы радости. Да, огромной радости, даже несмотря на то, что я очень хотел иметь сына… хм… – он осёкся, но тут-же продолжил. – Но когда Бог дал мне тебя, я ощутил наивысшее счастье. В самом деле – какая разница – сын у тебя или дочь!
Она тихо слушала его повествование.
– Я ничего не понимал в воспитании детей, особенно девочек. Наверное, я был недостаточно хорошим отцом…
– Ну что ты, папа! Ты был и остаёшься самым лучшим отцом на свете! Ты – мой герой! И ты любишь мою маму. Хотела бы я, чтобы мой мужчина относился ко мне так же хорошо, как и ты к своей жене.
– Ты преувеливаешь, Эйрин.
– Вовсе нет! В раннем детстве ты носил меня на руках, кружил меня так, что дух захватывало, подбрасывал и ловко ловил, не давая упасть…
– Хорошо, что я это делал тогда… когда ты была маленькой, и у меня ещё не болела спина…
– Ты всегда был рядом со мной, папа. Охотно интересовался моими увлечениями и всегда был готов прийти мне на помощь. У нас с тобой были даже секреты от мамы. Помнишь, как ты веселил меня, когда мы играли в прятки? Как учил меня танцевать джигу и отличать рил от хорнпайпа?
– Я помню, что у тебя долго не получался «степ», – молвил он.
– Да. Ты повторял раз за разом: «почувствуй ритм», «держи спину ровно и голову прямо», «не смотри себе под ноги»… Это было так забавно! А помнишь, как-то в школе меня дразнили «рыжей метлой», а ты успокаивал меня, твердил, что я самая-самая красивая… как принцесса!
– Потому ты и выросла уверенной в себе женщиной, которая смогла добиться успеха.
– Ты, я видела, радовался каждому моменту, который мы проводили вместе. Хотя мне кажется, что ты воспитывал во мне и мальчишеские качества.
– Это почему же? – Кевин повернул голову. – Уж не потому ли, что брал тебя с собой на рыбалку и на скачки? Или в походы по горам, чтобы ты изучала природу?
– Не только в походы! Мы ходили и в цирк, и в театр! А гитара и губная гармошка? Ты помнишь, как учил меня играть на них. И хёрлинг! Наши деревянные клюшки всё ещё ждут нас, папа.
Он вновь вздохнул, оставив без комментариев ее восторг. А она продолжала:
– Это всё не прошло даром! Благодаря твоим урокам, папа, я научилась постоять за себя. Ты доверял мне, давал, в отличие от мамы, больше свободы…
– Но маме хотелось оградить тебя от всех бед… ты ведь понимаешь?
– Конечно. Но считаю, что это не повод ограничивать свободу действий… Имея хорошее воспитание, дочь не натворит глупостей, не правда?
– Правда… Эйрин, ты уже взрослый, совершенно самостоятельный человек. И наступит день, когда ты навсегда покинешь родительский дом. Я хочу, чтобы ты знала, что всегда, в любой момент, ты можешь вернуться домой, если пожелаешь. Неважно, в каком возрасте и при каких обстоятельствах.
– Спасибо тебе, папочка! О, кстати, у меня для тебя подарок, – опустив руку в сумку, она вытащила оттуда аккуратно сложенную майку зеленого цвета. – Смотри, что тут написано. – она ее развернула и Кевин улыбнулся, с нескрываемой гордостью прочитав крупную надпись «Поцелуй меня, я – ирландец!».
– Давай я её на тебя надену в этот благословенный день. В твой день! Будешь что надо! Иначе, тебя начнут щипать все кому не лень, за то, что не облачился в этот день в зелёное. Ведь даже Её Величество сегодня в зеленом наряде… – он опустил веки, что означало согласие и процедура эта отняла у них непростых несколько минут.
– Как там дела в нашем пубе? – тихо поинтересовался он.
– Папа, надо говорить «в пабе», – она мягко поправила его.
– Ни в коем случае! Пабы – это английские пивные. Мы же – айриш пуб! Как идёт торговля?
– Всё хорошо, папа. Даже отлично! Все передают тебе привет и желают скорого выздоровления. Только…
– Что только? – забеспокоился Кевин.
– Бармены обижаются, что мы запрещаем им брать чаевые. Говорят, что стараются изо всех сил, бегают как заводные… что работай они в других заведениях, они могли бы лучше зарабатывать на жизнь…
– Знаешь, Эйрин, – он перебил ее, – Порой люди считают, что выполняя свои обычные трудовые обязанности, они совершают подвиг. Хотя в целом, должен сказать, я доволен их работой. Ты ещё раз напомни им, что в айриш пубах испокон веков не принято брать чаевых. Ты вот что, дочь…, ты прибавь им зарплату на 20 процентов. Хочу, чтобы они были довольны… мы ведь как одна семья.
– Щедро, ничего не скажешь. Хорошо, папа, пусть будет так, – она послушно кивнула ему головой.
– Тебе удалось нанять ещё двух официанток? Помнишь, ты мне говорила?
– Да. За прошедшую неделю приходили восемь соискательниц. Заполняли анкеты на работу. Судя по тому как они себя описали, они были так близки к совершенству. А на практике оказалось – не могли удержать подноса в руке.
– Эйрин, будь реалистом и не пытайся найти идеальные трудовые кадры. Где разыскать их в отнюдь не идеальной стране?
– В конечном счете, двух официанток я всё-же нашла, правда, с трудом. К столам их пока не подпускаю, пусть подучатся. Одна из них, честно говоря, не особенно расторопна, зато у неё имеется поварской опыт. Я постараюсь наилучшим образом использовать её потенциал…
– Из тебя получился хороший менеджер, Эйрин! И я рад, что ты вот уже шестой месяц успешно заменяешь меня, с тех пор, как начались эти неописуемые головные боли.
– Но иначе и быть не могло! Работа приносит мне удовольствие. И, в конце-концов, это ведь наше общее дело, наш семейный бизнес. И я горжусь им!
– А я горжусь тобой, Эйрин, – и вдруг он тяжело охнул, закрыв глаза. – Больно… как же больно…
Прибежавшая медсестра сделала инъекцию в вену и вскоре головная боль его отпустила. Надолго ли? Когда спустя минут пять сестра пришла вновь и спросила, как больной себя чувствует, он ей улыбнулся в ответ и спросил сам:
– Я в порядке… Благодарю вас! Я вот подумал, есть ли у меня хотя бы мизерный шанс приударить за вами, моя мисс спасительница? – в его глазах вдруг появилось столько жизни! Конечно, он страдал. Но выглядело это очень мужественно, с улыбкой на измождённом лице.
Эйрин смутилась от этих слов, испугавшись, что медсестра не поймёт шутку отца. Она опустила глаза, а ее благородное лицо залилось алой краской.
– У такого видного мужчины как вы, несомненно, есть шанс! – не раздумывая, ответила медсестра, изображая улыбку. А, поймав на себе взволнованный взгляд Эйрин, спокойно добавила:
– Пациентам это позволительно, мисс… Поправляйтесь, мистер О’Брайен! Если я понадоблюсь, вы знаете где кнопка вызова, – и, покидая его белоснежную, оснащённую электроникой, обитель с еле заметной трещинкой на потолке, она бесшумно закрыла за собой дверь.
– Кстати, Эйрин, – позвал он дочь. – Я хочу, чтобы на моих похоронах ты вылила бутылку ирландского виски на мою могилу.
– Папа! Опять ты за своё?!
– Ты сделаешь это? Посмотри на меня! – потребовал он то ли серьезно, то ли полушутя.
– Ну если ты хочешь…, – покорно ответила она, не ожидая подвоха с его стороны, и поспешно потупила взгляд.