За год до окончания школы я устроил его на дорожные работы — из-за них мы здорово поругались с его родителями, которых ужасала мысль, что у их одаренного сына (не забывайте про стипендию) будут перепачканные руки и красная шея.
К концу тех летних каникул Эрни впервые увидел Кристину и влюбился в нее. В этот день я был с ним — мы возвращались вдвоем с работы — и смогу подтвердить свои слова перед престолом всемогущего Бога, если меня попросят об этом. Брат мой, он пал, и пал очень крепко. Это было бы смешно, если бы не было так печально и если бы все не произошло так быстро. Это было бы смешно, если бы не было так плохо.
С чего же было так плохо?
Все было плохо с самого начала. И стремительно становилось все хуже и хуже.
ЧАСТЬ I. ДЭННИС — ПЕСЕНКИ ТИНЭЙДЖЕРОВ О МАШИНАХ
1. ПЕРВЫЙ ВЗГЛЯД
— О Боже! — внезапно воскликнул мой друг Эрни Каннингейм.
— Что такое? — спросил я. Его глаза были готовы вылезти из очков, а шея вывернута так, словно была на шарнирах.
— Дэннис, останови машину! Вернись!
— Да что тебе…
— Вернись, я хочу еще раз взглянуть на нее!
Вдруг меня осенило.
— Ох. Эрни, только не это, — сказал я. — Если ты имеешь в виду ту… вещь, которую мы проехали…
— Вернись! — Он почти стонал.
Я вернулся, думая, что Эрни хочет сыграть со мной какую-то тонкую шутку. Но это было не так. На самом деле свершилось нечто ужасное. Эрни влюбился.
Она была прескверной шуткой, и я никогда не узнаю, что Эрни в ней увидел в тот день. Левую часть ее ветрового стекла опутывала паутина трещин. Задний бампер почти отвалился, а обивка выглядела так, словно над ней поработали с ножом. Хуже всего было то, что под двигателем чернела широкая лужа масла.
Эрни влюбился в «плимут-фурию» 1958 года выпуска — один из тех, с большими длинными плавниками. На правой части ветрового стекла желтел бумажный листок с надписью: «Продается».
— Дэннис, ты взгляни на ее линии! — прошептал Эрни. Он бегал вокруг машины, как одержимый.
— Эрни, ты меня разыгрываешь, да? — произнес я. — Или у тебя солнечный удар? Скажи, что ты перегрелся на солнце. Я отвезу тебя домой, уложу в постель, и мы обо всем забудем, ладно?
Однако я говорил без большой надежды. Он умел шутить, а сейчас был скорее похож на сумасшедшего, чем на шутника.
Ничего не ответив, он уселся на заднее сиденье. Двадцать лет назад оно было красным. Теперь вылиняло до бледно-розового.
Я набрал в легкие побольше воздуха и шумно выдохнул.
— Она выглядит так, словно русская армия прошла по ней на пути в Берлин, — сказал я. Наконец он заметил, что я все еще был рядом.
— Да… немного побита. Но ее можно поправить… Просто она нуждается в уходе. Это настоящая красавица, Дэннис. Она еще…
— Эй вы, двое! Что вы там делаете? На нас смотрел какой-то старикашка лет семидесяти. Может быть, меньше. Я сразу узнал в нем тот тип пижонов, который мне особенно отвратителен. Его длинные редкие волосы росли только с одной стороны. Правая часть черепа почти облысела от псориаза.
На нем были зеленые стариковские рейтузы и легкие кеды. Рубашки не было: вместо нее что-то обтягивало пояс наподобие женского корсета. Когда он подошел поближе, я увидел, что это был бандаж для укрепления спины. С первого взгляда можно было сказать, что он не менял его со времени смерти Линдона Джонсона.
— Чего вы тут забыли, ребята? — Голос у него был резкий и скрипучий.
— Сэр, это ваша машина? — спросил Эрни. Дурацкий вопрос. «Плимут» был припаркован как раз на заросшей лужайке перед домом, из которого вышел старик.