И их старания увенчались успехом. Сюда не забредал ни охотник, ни старатель. Сказочная долина расстилалась перед ними. И сейчас, на пороге ее тайн и чудес, Ленгдон испытывал ту особую радость и упоение, которые понятны только людям одного с ним душевного склада.
Его друг и товарищ Брюс Отто, с которым он пять раз забирался на север, считал, что все горы совершенно одинаковы. В горах он родился и прожил жизнь. В них же, скорее всего, и умрет.
Брюс вдруг резко толкнул Ленгдона локтем в бок.
— Вижу трех карибу, — сказал он, не отрываясь от подзорной трубы. — Идут поперек склона милях в полутора вверх от долины.
— А я — козу с козленком. Вон там, на черном сланце первой горы справа, — отозвался Ленгдон. — Бог ты мой! А вот и «батюшка» смотрит на нее вверх, с утеса… Да у него борода в целый фут длиною! Ставлю что хочешь, Брюс, — мы очутились в настоящем райском саду.
— Пожалуй, — рассеянно сквозь зубы процедил Брюс, пристраивая подзорную трубу повыше на колене. — Здесь полным-полно горных баранов и медведей, уж поверь моему слову.
Минут пять они молча наблюдали. Позади них лошади жадно щипали густую, сочную траву. Долина, казалось, спала, затопленная морем солнечного света. И только голос воды, бегущей с гор, звенел в ушах Ленгдона и Отто. И Ленгдон подумал, что так бывает только во сне. Долина напоминала огромную, уютно свернувшуюся кошку. А все звуки, слившиеся в их ушах в одно мелодичное журчание, были ее блаженным сонным мурлыканьем.
Ленгдон все еще наводил бинокль, чтобы поближе разглядеть козла, застывшего на утесе, когда Отто снова заговорил.
— Вижу гризли, здоровенного, как дом, — сообщил он бесстрастно.
Редко кому удавалось нарушить его невозмутимость. Разве что вьючным лошадям и особенно этой Дишпен. Самые же волнующие сообщения, вроде последнего, Брюс делал с такой небрежностью, словно речь шла о букетике фиалок.
Ленгдон резко выпрямился.
— Где? — спросил он и нагнулся над плечом товарища, прослеживая направление подзорной трубы. Нервы его напряглись.
— Видишь, вон там склон у второго отсюда перевала… прямо за ущельем? — сказал Брюс, прищуривая глаз. — Он как раз на полпути к этому перевалу. Выкапывает гофера.
Ленгдон навел бинокль на склон и ахнул.
— Видишь? — спросил Брюс.
— Как будто перед самым носом, — отозвался Ленгдон. — Брюс, да ведь это самый большой медведь во всех Скалистых горах!
— Если не он, то его двойник — усмехнулся невозмутимый Брюс. — Он больше твоего восьмифутового на добрую дюжину дюймов, Джимми! И… — на самом интересном месте Брюс умолк, вытащил из кармана плитку черного «макдональда" и откусил добрый кусок, не отрываясь при этом от подзорной трубы, — …и ветер нам благоприятствует, а он сейчас так увлекся, что ничего не замечает, — закончил Брюс и поднялся.
Вскочил и Ленгдон. В такие минуты товарищи понимали друг друга без слов. Они завели лошадей обратно в лес и привязали их там. Из кожаных чехлов вытащили ружья и зарядили их крупным зарядом. После этого оба минуты две изучали склон и подступы к нему невооруженным глазом.
— Можно пробраться по ущелью, — предложил Ленгдон.
Брюс кивнул.
— По-моему, оттуда можно стрелять ярдов с трехсот, — сказал он. — Лучшего не придумаешь. Если подходить снизу, он почует нас. Эх, будь это часа на полтора раньше!
— Тогда мы бы залезли на гору и свалились прямо на него! — со смехом отозвался Ленгдон. — Когда дело доходит до лазанья по горам, то второго такого сумасшедшего, как ты, Брюс, днем с огнем не сыщешь.