Вот уже три дня как часы остановились на половине первого.
Администрация, по нынешней бесхозяйственности, не нашла пятнадцати с половиной франков, необходимых для того, чтобы отремонтировать и запустить часы. Поэтому сегодня, когда разыгрывается матч «Франция – Германия», за вход на который администрация получила полмиллиона, часы стоят. Бесхозяйственность, распущенность.
Франция позволила Германии разбить себя. Немцы были решительно настроены победить.
Часы не были исправлены.
Часов больше не существует! Сегодня они закрыты рекламой шоколада; еще две пятых поверхности табло восхваляют достоинства крема для обуви. От табло, венца стадиона, доступными остаются лишь две пятых. Венец стадиона пустили с молотка, чтобы делать деньги. Продали венец, то, что возвышается над стадионом. Продали свое достоинство, свое положение, свои нравственные принципы – чтобы заработать гроши. И всё это на глазах у сорока тысяч зрителей, которые платят. На глазах у иностранцев, которые приезжают сюда, чтобы принять участие в решающих международных состязаниях, где Франция поднимает свой государственный флаг рядом с флагом страны-соперника. Мерзкое свойство сознания, распущенность, подлость. Франция была в пух и прах разбита Голландией; спортивные газеты назвали это катастрофой минувшего воскресенья. Спортивные газеты утверждают, что речь идет о нравственном кризисе; они прекрасно ощущают его, во всем. Они сообщают об этом под крупным заголовком: «Французская команда без души и головы». Цифры на табло были такие грязные, что я даже в бинокль едва мог различить их. Плачевное состояние хозяйства.
Франция проиграла Швейцарии, Италии, Испании [12].
Табло было продано, впрочем, и весь стадион наполнился рекламой аперитивов, масел или лакрицы.
Я вспоминаю стадионы американских университетов. В США судьба большого спорта находится в руках студентов. Спортивная честь отстаивается одним учебным заведением у другого. Вся страна с невообразимой горячностью принимает в этом участие. Шестьдесят, сто тысяч зрителей присутствуют на славных состязаниях, и всё в чистых и опрятных гигантских бетонных сооружениях говорит об умении держаться, стиле, воодушевлении. О любви и чувстве ответственности. Именно это и предоставит нам, чуть дальше в этой книге, возможность определить и отметить черту характера страны.
Табло, проданное за гуталин! Этот затхлый вонючий запашок теперь уже давней большой иллюзии, пришедшей из Америки во времена великого «процветания»: делать деньги, make big money! Во Франции издавали книги, написанные вернувшимися из страны долларов восхищенными путешественниками и названные «Как заработать деньги». Америка едва не рухнула от них. Но пример подействовал: мы – и мы тоже – высасываем из страны последние капли крови.
3
Базилика Сен-Фрон в Перигё
Старая церковь Сент-Этьен де ла Сите в Перигё не подверглась «капремонту», не была «отреставрирована» органами «Комиссии по охране исторических памятников». Подобную заботу приберегли для базилики Сен-Фрон. Та и другая представляют собой решающие феномены великой романо-византийской архитектуры (заметим, кстати, что никто специально не заботился об интернационализме, когда одного аббата отправили в Венецию для замера собора Святого Марка, чтобы попытаться «сделать такой же» у нас). А сама архитектура собора Святого Марка была подсказана византийским храмом Святой Софии. Мысль не имела ни границ, ни национальности.
Оставленная в нищете церковь Сент-Этьен вызывает восхищение и волнение; оскверненная реставраторами базилика Сен-Фрон погублена навсегда.
Я уверен, что у вещей, как у женщин, нежная кожа.
Базилику Сен-Фрон, сантиметр за сантиметром, отскребли, подправили, «подделали». Исказили все: лжецы, фальсификаторы. По какому праву? Трагическая ошибка! Я точно знаю, что намерения у них были добрые. Увы, увы!
Опасность реставраций. Почему бы не заняться строительством новых соборов? Я хочу сказать, почитая и созерцая подлинные вещи, направить свой ум вперед, а не обращаться столь упорно, столь трусливо, назад!
Раскрашенные гипсовые статуи бога и святых на алтаре, в приделах и на паперти базилики Сен-Фрон являют пример чудовищного упадка.
Тот Бог, которого мы так четко распознаем на Востоке или в Северной Африке, тот богочеловек, которого мы встречаем там в толпе: неистовый, страстный, деятельный (о чем, впрочем, в каждом стихе свидетельствует Его Слово), Иисус превращен в размякшее пирожное.
И Бог штампуется серийно, любых размеров, и продается по любой цене, недорого, чтобы его можно было поставить на этажерки среди мелких домашних безделушек. Идолопоклонство, поощряемое ради наживы.
Ради наживы были фальсифицированы самые возвышенные понятия.
4
Вокзал в Бордо
Я ехал в Пессак, предместье Бордо, чтобы попытаться распутать гадкую интригу, которая в течение шести лет тормозила и стремилась свести на нет щедрую и горячую инициативу Анри Фрюжес [13].
«Я хочу доказать моей стране, – решил он, – что в архитектуре наступили новые времена и что дерзкими методами, руководствуясь свежими этическими принципами, можно создать жилье, приносящее радость и отвечающее новому сознанию». В Пессаке был построен пятьдесят один дом из железобетона. С применением столь новых методов… что общественное мнение пришло в волнение.
Сперва местные промышленники, потревоженные в своей косности; затем архитекторы – просто-напросто пришедшие в бешенство. Подняли общественность; а общественность можно довести до непостижимого градуса. Если бы Пессак был построен возле Парижа, всего этого никогда бы не случилось, потому что парижан не так-то легко надуть. Короче говоря, мэрия, префектура и компания по водоснабжению и канализации отказались дать в поселок воду! Это длилось шесть лет. Энергично вмешались два министра: сначала господин Анатоль де Монзи [14], а затем господин Луи Лушёр [15]. Они даже приехали. Но деревенский мэр могущественней двух министров. Последовали насмешки и письма: пасквили и серьезные доклады. В результате был сделан вывод, «что особый характер этой архитектуры не дает возможности проживания там и что все жители уехали».
Поселок стоял пустым, да; и пустовал все шесть лет, потому что не было воды. Господин Фрюжес был истерзан. Но его детище, которое восхваляли повсюду за границей, обсуждалось в журналах и газетах и послужило отправной точкой для обширных проектов, реализованных вне Франции. Муниципальный совет Парижа для наведения справок посылал в Германию комиссии разработчиков, а в это время Пессак зарастал сорняками высотой в метр.
Итак, летом 1930 года, ближе к вечеру, я оказался на вокзале Бордо. Вокзал отвратительный. Ни одного служащего на запруженных толпами народу платформах. Обер-кондуктор с позолоченной цепью не знает времени прибытия парижского поезда. В кабинете начальника вокзала от ответа увиливают, никто не может дать точного ответа. Всё громыхает, грязь омерзительная. Щербатый пол почернел и провалился, огромные витражи покрыты копотью. В двадцать один час скорый поезд останавливается у четвертой платформы, сплошь заваленной ящиками с овощами, рыбой, фруктами, шапками, кудахчущей и квохчущей птицей, пустыми мешками (все эти детали я записал на месте).
Примечания
1
Tjader Harris, Margueritе (1898/99–1978) – американская писательница и издатель. – Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, приводятся примечания переводчика.