Кругом царила такая плотная темнота, что не будь я уверена в обратном, решила бы, что резко ослепла. Я потрогала то, на чем сидела. Очень похоже на утрамбованную землю, а значит, я на улице. Куда делась, тогда, зима и куча снега? Почему нет запахов, присущих улице, дуновения ветерка, шелеста листвы, пения птиц?.. Ну и что, что ночь. Ведь есть и ночная жизнь, а она тоже издает звуки.
Даже сама не понимала, почему считаю это место улицей. Не только из-за того, что сидела и уже подмерзала на сырой земле. Наверное, еще и потому что тело обволакивала прохлада, свойственная летней глубокой ночи.
Я задрала голову и не увидела ровным счетом ничего. Ни луны, ни звезд – все такая же темнота над головой.
Под тонкую сорочку уже вовсю проникал ночной холод и гладил кожу ледяными пальцами, рождая дрожь в теле. Нужно было хоть что-то предпринять. Встать я не смогла, когда попробовала, и поняла, что ногу прострелила резкая боль, вновь заставившая меня застонать. Тогда я прямо как сидела, на попе, так и принялась ползти, помогая себе здоровой ногой. Новая боль не заставила себя ждать, когда я ударилась пострадавшей коленкой обо что-то твердое.
– Черт! – руганулась я, уже вовсю исследуя препятствие. Каково же было мое удивление, когда поняла, что сижу рядом с огромной кадкой, в которой, по-видимому, растет какое-то дерево. Это я определила, нащупав плотный толстый лист овальной формы.
В тот же миг место, что показалось мне забытым и богом, и людьми, наполнили звуки музыки и громкий смех. Толпа по-праздничному разодетых людей выбежала в распахнутые двери. Воздух прорезал пронзительный свист, и в следующее мгновение небо надо мной взорвалось миллионом разноцветных вспышек. Залпы следовали один за другим. Они взрывались прямо над моей головой, да так низко, что от грохота страдали мои барабанные перепонки, и я боялась оглохнуть. Еще громче смеялись люди, слышались хлопки открывающихся бутылок, звон стекла. И музыка – пронзительная, застывшая на высоких нотах, сводящая с ума.
Я заткнула уши и спрятала голову в коленях, чтобы хоть чуть-чуть стало тише и ничего не видеть.
– Черт, черт, черт… – скулила я. – Куда же меня занесло? И когда же это кончится?
– Кто ты и что тут делаешь? – услышала я строгий голос рядом. В хаотичных всполохах и сквозь слезы, застилающие глаза, удалось рассмотреть мужской силуэт. – Зачем отрываешь меня от праздника?
– Я?.. Я не… – уже начала я оправдываться, как меня снова перебили:
– Чего тут сидишь, обнявшись с вивинтией? Вон смотри, и цветок ее почти лежит у тебя на голове… Удушьем давно не страдала?
Удушьем?! Я задрала голову и практически уткнулась взглядом во что-то темное и мохнатое.
– Одно ее прикосновение, и ты не сможешь нормально дышать две недели, – продолжал напутствовать голос, принадлежащий мужчине, которого я по-прежнему не могла рассмотреть.
Речь об удушье до такой степени меня напугала, что я забыла про боль в колене и отползла от цветка на безопасное расстояние.
– Может все же ответишь, кто ты такая?
– Я… Алина, – не придумала ничего лучше, как назвать свое имя.
– Алина-малина… – передразнил он и уже почти по-свойски огорошил: – Ладно, Алина, пойдем ка отведу тебя в более подходящее место, а то придется стать участницей оргий. А к ним ты, как я вижу, совершенно не готова.
Что-то моя голова уже отказывалась думать. Про какие оргии идет речь? Тут творится что-то непристойное?..
– Может, все-таки скажешь, как ты сюда попала? – вновь заговорил мой провожатый.
Мы передвигались в полнейшей темноте. Я постоянно спотыкалась, хоть он и придерживал меня за талию. Да еще и коленку простреливало при каждом шаге. Очень надеялась, что с чашечкой все в порядке и не придется несколько месяцев провести в гипсе. Ото всюду слышалась музыка, действующая мне на нервы, и смех. Но никаких светящихся окон или чего-либо еще, через что можно рассмотреть праздник, я не заметила. Справа от меня тянулась глухая стена, как определила на ощупь, а слева… даже не знаю что. Я и провожатого-то не видела, только ощущала, как руки мои прикасаются к чему-то из грубой шерсти, и удивлялась, что он летом так тепло одет. О том, что в разгар зимы я оказалась в лете, старалась вообще не думать, рискуя сойти с ума.
– Если бы я знала… Меня выдернул из постели какой-то верзила. Оскорбил по-всякому и притащил сюда.
– Верзила? – переспросил мой спаситель. – Вельзевул что ли? А он говорил что-то?
– Ничего, кроме ворчания, как это все ему надоело.
– Ну точно! Вельзевул – проводник. Он все время недоволен своей работой. А кто ему виноват, если сам подвязался лет сто назад?.. Постой ка! – он резко притормозил. – А для кого он тебя притащил? И зачем?
– Откуда же я знаю! – всхлипнула я, чувствуя, как слезы того и гляди польются безостановочным потоком.
– Так, спокойно, разберемся, – прикрикнул он, не знаю кто, и еще более резво потащил меня вперед, так что раненую ногу я уже практически волокла за собой и слезами захлебывалась уже от боли. – Сейчас я оставлю тебя с девочками, в нашей больничке, а сам разыщу этого нытика и все узнаю. Идет?
Я лишь еще горше зарыдала, не желая во все это верить и мечтая проснуться.
Наконец-то мы остановились. Что-то щелкнуло, и в лицо мне ударил яркий свет, от которого я надолго ослепла. Как не пыталась проморгаться, какое-то время шла наощупь. Вернее, ковыляла…
– Где ты ее нашел, такую замухрышку? – пропел мелодичный, ласкающий слух женский голос. – И что с ее ногой?
Меня передали в ласковые руки, что сразу же бережно усадили на что-то мягкое. Все это время я продолжала ничего не видеть, правда, и глаза мои были плотно зажмурены. Их я просто-напросто боялась открывать.
– Лили, иди сюда. Это по твоей части, – пропел то же голос, и я рискнула приоткрыть один глаз.
Передо мной стояла удивительно красивая девушка. Вернее, женщина. Или девушка?.. Поймала себя на том, что смотрю на нее, открыв рот. А как откровенно она одета! Блестящее платье обтягивало ее аппетитную фигуру, словно змеиная кожа. Более чем откровенное декольте больше показывало, чем скрывало. Ярко-рыжие волосы крупными локонами спадали на плечи. Чувственные губы выделялись ярко-алым пятном на безупречном, с кожей цвета топленого молока лице.
– Нравлюсь? – крутанула она бедрами, и только тогда я догадалась закрыть рот, чувствуя, как лицо заливает жаркий румянец. – Я всем нравлюсь, не тушуйся, – рассмеялась она, и смех ее зазвенел в комнате, которую… мне нужно рассмотреть.
Я резко развернулась и увидела такое, что заставило заорать меня во все горло. Я кричала и не могла не смотреть. Черт! Черт! Черт! Передо мной был самый настоящий черт – с рогами, копытами и хвостом. На хвосте даже разглядела кисточку. Все тело его было покрыто коричневой шерстью. Из предметов одежды – только короткие шорты, что обтягивали… Вот тут я, не переставая орать, округлила глаза. Его гениталии под шортами выглядели так, словно он готов ринуться в бой хоть сейчас. Еле заставила себя перевести взгляд на лицо. С темного, как у афроамериканца, лица на меня смотрели совершенно европейские черные и лукавые глаза. Губы кривились в улыбке, открывая белые и все как один острые зубы.
– Никогда не видела черта что ли? – замахал он руками и процокал копытами (да-да, самыми настоящими) ко мне ближе.
Мой крик уже перерос в постоянную икоту. Я вжалась всем телом в то мягкое, на чем сидела, и затравленно смотрела, как он приближается.
– Разрешите представиться, – протянул он мне мохнатую руку. – Черт Федор – самый популярный и соблазнительный здесь.
– И самый скромный, – хихикнула красавица, что спокойно взирала на нас. Мой крик ее не то чтобы не смутил, а даже позабавил, судя по довольному выражению лица. – Выпей, дорогая, – протянула она мне бокал, наполненный янтарной жидкостью. – Это остановит икоту и поможет расслабиться.