– Пап, пойдём спать. Тебе давно пора лежать в постели, а ты тут по полу ползаешь.
Он взвился, поднимаясь на ноги, и схватил меня за плечи, разворачивая:
– Ты не понимаешь? Лиза, я ведь разгадал тайну построения портала! Даже переправил несколько безделушек «туда», – на последнем слове он сделал особый акцент, будто «туда» – это как минимум на приём к президенту!
Главное, не спорить, всё равно бесполезно.
– Я понимаю, правда, только давай поговорим об этом утром, – посмотрела на часы, и добавила: – Часа через три, ладно? И я всё выслушаю, обещаю.
И пожертвую первой парой, раз уж на то пошло.
– Утром? – растерянно повторил родитель, всматриваясь в моё лицо, будто увидел впервые. – Нет-нет, утром будет поздно, нужно сейчас… В час предрассветный… Когда земля хранит поцелуй ночи…
Вот всегда у него так: «здесь», «сейчас». А через пару часов скажет, что ошибся, и что расчёты не совсем верны.
– Хорошо, сейчас так сейчас. Только сильно не шуми, пожалуйста.
Предприняла ещё одну попытку, чтобы уйти, но он не позволил – схватил за руку и заискивающе посмотрел в глаза:
– Лиза, Лизонька, а ты не поможешь мне?
И взгляд такой, точно кот из всем известного мультфильма. Очень хотелось вернуть его же слова – «не поможешь», да только как ему откажешь?
– Хорошо, только давай быстро, я всё ещё мечтаю поспать до трезвона будильника!
Обрадовался, словно ребёнок, которому подарили самую желанную на свете игрушку. Эх, и что мне с ним делать? Ведь врачи опять скажут – здоров, страдает излишней верой в чудеса. А это, к сожалению, не лечится.
Легла на пол, а отец, карябая краску на досках, принялся чертить вокруг меня какие-то закорючки. И бормотать, что в этот раз обязательно получится.
– А как же иначе? – удивился он сам себе. – Ведь с графином вышло, с чашкой вышло, принцип работы я понял, осталось самую малость, да…
Сколько я уже участвовала в его «открытиях», не перечесть. И каждый раз он недоумённо смотрел на деяние рук своих и горестно вздыхал: «Как же так! Я же всё рассчитал! Быть этого не может!»
Так что сейчас, слушая бормотание, я жалела только о том, что на полу нет пледа и подушки. И жёстко ещё, вот.
Но, несмотря на все неудобства, глаза стали закрываться, и голос отца казался всё тише и тише. Пока не пропал совсем – правда, только на миг. Потом я расслышала звон, сначала едва слышный, почти неразличимый. Открыла глаза, огляделась и в первое мгновение подумала, что всё ещё сплю.
В тех местах, где родитель нарисовал свои закорючки, ровными столбами поднимался свет, похожий на туман, подсвеченный голубыми лампами. И стало холодно, будто ветер подул, северный, колючий.
Сон как рукой сняло, да и о каком сне речь, если тут такое!
Столбы тумана стали закручиваться в воронки, переплетаясь между собой. А я всё сидела и смотрела, хотя интуиция буквально вопила – беги отсюда, беги!
Красиво, завораживающе. Главное, папа достиг своей цели. Целых двадцать лет неудач…
– Получилось… – выдохнула тихо.
А дальше произошло несколько вещей одновременно: звон стал просто невыносимым, очертания комнаты смазались, превращаясь в мешанину красок и света, и послышался визг. Последний издавала я – от страха, от непонимания, от желания что-то изменить.
Рванула вперёд, врезалась в прозрачный купол и упала навзничь, больно ударившись головой. Кажется, это было последним, что я запомнила, прежде чем сознание погасло.
* * *
Тошнило… И мир вращался перед глазами, несмотря на то, что я их не открывала. А ещё боль прострелила висок, стоило повернуть голову.
Медленно приоткрыла глаза и тут же зажмурилась вновь. Так вроде бы и не страшно, и даже можно думать, что я по-прежнему лежу на полу в нашем доме, а не на земле среди высоких деревьев.
Вот только лежать неприятно. Одежда стала влажной от росы, и ветер лёгкий, но прохладный, укорил меня – не притворяйся, ты не дома.
Открыла глаза и села, пытаясь отогнать чёрных мушек, что мельтешили передо мной.
Лес, ну или не лес, поляна и деревья высокие, раскидистые, с шикарной лиственной шевелюрой. Вот тебе и «туда», вот тебе и кабинет президента…
И что мне теперь со всем этим делать?!
Запрокинула голову и, щурясь, посмотрела на небо. Самое обычное – белые рваные облака, голубой небосвод, солнце лениво выползает на работу. Если судить по ощущениям, то здесь тоже раннее утро. Осталось только понять, где именно находится это «здесь».
Хотя… Может, я тороплюсь? И папа совсем скоро вернёт меня назад? Ведь он что-то говорил про графин и чашку, и что с расчётами разобрался.
Значит, нужно просто подождать.
А ведь это впрямь чудо. Я была дома, и р-р-раз – уже где-то в лесу. Если бы только одежда была соответствующей, а то холодно в лёгкой пижаме, да и тапочки с пушистыми заячьими мордашками особо не греют.
И ещё было бы неплохо, если бы отец объяснил, куда именно он меня отправил. Пусть я не поверила бы его словам, зато сейчас знала бы правду.
Сидеть на месте стало невыносимым. Встала на ноги и принялась делать зарядку, чтобы хоть как-то согреться. Прыжки, приседания, наклоны – здоровый образ жизни, не иначе. Прыгать-то я прыгала, пока не заметила что-то блестящее в траве неподалёку.
Любопытство мне не чуждо. Пошла взглянуть на находку, да так и замерла, не дойдя пару шагов. Грея пузатые бока на солнце, на земле лежал графин, наш графин, а неподалёку от него – чашка со сколотым краем, та самая, которую отец так любит.
Выходит… Что же это выходит? Он отправил меня «туда», не зная, как вернуть обратно?!
* * *
Я никогда не плакала. Точнее, это было настолько давно, что, наверное, попросту забыла, когда в последний раз такое случалось. Зато теперь слёзы жгучими дорожками катились по щекам, и я ничего не могла с этим поделать.
Не скажу, что жизнь у меня была такой уж лёгкой. Но сносной, это уж точно. Несмотря на свои девятнадцать лет, я научилась быть самостоятельной. Да и как тут не научишься? Мать ушла от нас, бросив меня на попечение отца, которому было дело разве что до старинных свитков да записей очередной ведьмы-мученицы времён инквизиции. Тогда мне только-только исполнилось девять. Пришлось взрослеть.
Поначалу всё давалось с трудом, а потом я привыкла – и готовить съедобно, и стирать чисто, и гладить аккуратно, и убираться не абы как. Людям вообще свойственно привыкать ко всему, так чем я хуже?
Папа каждый раз обещал, что непременно возьмётся за моё воспитание и образование, но обещания так и остались неисполненными. И к этому я тоже приспособилась. Чтобы учителя не ругались и не грозились сдать меня в детский дом, раз родному отцу наплевать на успеваемость дочери, стала заниматься самообразованием. Где-то просила совета у одноклассников, где-то мучила самих учителей, где-то корпела над книгами, пытаясь зазубрить материал.
И получилось ведь. Окончила школу без единой тройки, поступила в институт на бюджет и даже время от времени брала подработку на дом – курсовые и рефераты всем нужны, а писать их хотят далеко не все.
Но, несмотря на столь странные отношения в нашей семье, отца я люблю. Он, с его чудаковатым подходом к жизни, не бросил меня, как это сделала мать. И мне казалось, этого достаточно.
Вот только… Не ошибалась ли я все эти годы? Возможно, семья значит что-то большее, чем просто быть рядом?
Я ждала. Долго ждала, надеясь, что вот-вот появятся туманные столбы или какая-нибудь воронка. Но ничего не происходило. Солнце медленно катилось к закату, и только тогда я решилась действовать.
Оставаться здесь было бы бессмысленно, ночевать посреди поляны – глупо. Где бы я ни находилась, нужно найти людей, жильё. Возможно, там мне смогли бы помочь.
Решено. Поднялась на ноги, зачем-то прихватив с собой графин и чашку, и направилась к первому дереву. Подумала, если взберусь повыше, то вполне возможно, смогу определить, в какую сторону идти.