Рисованием и прочим увлекалась моя сестра – это занятие для тех, кто «не проявляет особых способностей». Хорошие ученики вроде меня относились к рисованию как к пустой трате времени. По крайней мере, именно так в моей школе восприняли новость о том, что я поступила в художественную школу вместо университета.
Мне вспомнились первые недели после несчастного случая, когда мы с матерью разбирали вещи сестры. Повинуясь какому-то порыву, я открыла ее коробку с красками и достала тюбик «кобальта зеленого». Ее любимый бирюзовый оттенок. Моя рука сама взяла ее кисточку, которая запорхала по листу, точно ее направляла сестра.
– А я и не знала, что ты тоже рисуешь, – прошептала мама.
Я тоже не знала.
Но это было моим очень личным секретом, которым не делятся с едва знакомым человеком, тем более с начальником тюрьмы.
– У меня есть опыт работы с необычными художественными материалами, – нашлась я. – Например, с цветным стеклом.
– Мы избегаем опасных предметов, – сказал другой человек, присутствовавший в кабинете. Он представился тюремным психологом. Надеюсь, он не читает мои мысли. – Вынужден напомнить, что многие из наших заключенных имеют серьезные нарушения психики. Есть и откровенные психопаты, хотя мы контролируем их поведение с помощью лекарств. Никто из наших подопечных не считается опасным для общества, поэтому им разрешено пребывание в тюрьме открытого типа, но все равно нельзя забывать об осторожности. Занятия со стеклами исключаются.
– Еще я акварелист, – продолжала я. Ладони начали потеть. Стены угрожающе давили. Интересно, он тоже так себя ощущал, когда его посадили? Очень надеюсь.
– А портреты вы рисуете?
– Да, – ответила я, не прибавив, правда, что портретного жанра не жалую. Чтобы портрет получился, нужно заглянуть в чужую душу, а мне только этого не хватало.
– С терапевтической точки зрения портрет помогает человеку взглянуть на себя другими глазами, – уже мягче сказал психолог. – Это одна из причин, почему мы ищем преподавателя рисования.
А я-то гадала – зачем совершившим преступления людям рисование? Ведь отбывать наказание означает заниматься чем-то наиболее неприятным!
Должно быть, начальник тюрьмы угадал сомнение в моем лице.
– Обретение уверенности в себе снижает риск рецидива преступлений, – сказал он жестко и с вызовом, будто он отстаивал свою идею.
– Это я понимаю. – Голос не выдал, что я лгу. У меня было достаточно практики… В этот момент в окошко неожиданно ворвался солнечный луч, рассеявшись через стекло пыльной радугой. На несколько секунд я ослепла, но солнце тут же скрылось в облаках, и в комнате снова стало сумрачно.
– У вас есть вопросы, мисс Бейкер?
Я нервно кашлянула.
– Я буду проводить занятия на территории тюрьмы?
– В учебном корпусе. Остальные здания для администрации, а в некоторых живут заключенные.
– Но их же запирают?
– Только по ночам, – снова вмешался психолог. – Днем заключенные могут свободно перемещаться по территории. Вот для выхода за ворота им требуется разрешение… Как указано в объявлении, у нас здесь тюрьма открытого типа, их часто называют камерами без решеток. Многие заключенные выезжают утром на работу в нашем микроавтобусе и возвращаются к шести вечера. Это адаптирует их к жизни в реальном мире, куда они попадут после освобождения.
Мне это показалось безумием.
– И какую же работу они выполняют?
Начальник, видимо, давно привык к этому вопросу.
– А какую найдем. Как вы сами понимаете, не каждый хозяин согласится нанять человека, отбывающего срок. Благотворительные магазины проявляют гибкость, рестораны фастфуда тоже… Местные колледжи иногда принимают на учебу заключенных со свободным дневным передвижением при условии, что они соответствуют общепринятым требованиям…
– Но почему вы уверены, что они вернутся? Разве они не пытаются бежать?
– В этом-то и дело! Все основано на доверии. Если кто-то из заключенных попытается скрыться, после задержания его переведут в тюрьму с более строгим режимом.
Надо же, обратила я внимание, как он уверен в задержании…
Тут я подумала о поисках, наспех проведенных в интернете.
– Но раз они живут почти свободно, значит, они уже не опасны?
В голосе начальника появились оборонительные нотки:
– Категория «Д» означает низкий уровень риска – иначе говоря, наши заключенные уже не считаются угрозой для общества, хотя в прошлом многие из них совершили тяжкие преступления. Здесь их последняя остановка перед освобождением – если, конечно, до этого они не совершат очередного правонарушения.
Так и есть! Не нравится мне здесь, я хочу уйти! Да и я не нравлюсь, это сразу чувствуется. Ни психологу с вкрадчивым голосом, ни начальнику тюрьмы, коротенькая речь которого явно имела целью меня отпугнуть.
Им нужен тот, кого не напугать тюрьмой, кто выглядит внушительно и сурово, а не тощая узкоплечая блондинка с папкой под мышкой, то и дело от волнения роняющая свое несчастное портфолио.
Мне невольно подумалось, что сестра с ее уверенностью («Здесь я главная») куда лучше подошла бы на эту должность. Что бы она сейчас сказала? Беги отсюда. Я словно слышу голос: «Беги, пока не поздно!»
Мои собеседники поднялись со стульев.
– Хотите осмотреться, мисс Бейкер?
Нет. Я хочу домой, в свою квартиру, готовиться к вечернему занятию в колледже, куда приходят люди, не нарушавшие закон. Однако вопрос явно был риторическим: дверь для меня уже открыли и провели по коридору мимо человека в люминесцентно-оранжевом комбинезоне.
– Доброе утро, начальник.
– Доброе, мистер Эванс.
Мистер?! Судя по одежде, это заключенный! Психолог заметил мое удивление.
– Мы делаем ставку на корректность. Сотрудники тюрьмы обращаются к заключенным официально, но всяких выходок мы не терпим – любого, кто нарушает правила, за борт!
– Как это? – робко спросила я, представив маленький корабль, качающийся на волнах.
– Переводим в другую тюрьму, обычно ночью. Так проходит все спокойнее, чем днем.
Мы уже вышли из здания, и я прищурилась от осеннего солнца. Проходя мимо домиков, я заметила возле одного кадку с цветами. За окном, на карнизе для штор, на вешалках висели рубашки. Вокруг было почти по-домашнему уютно: на подоконниках рассыпан птичий корм, расхаживает чей-то котенок.
– Бродячий, – пояснил начальник, видя мое удивление. – Началось с одного, потом другие приблудились. Заключенные их подкармливают. – Он покосился на меня: – Вы удивитесь, насколько мягкосердечными бывают даже закоренелые преступники, когда дело касается животных. Или матерей.
Мы остановились у корпуса на вид новее остальных, хотя металлическая лестница шаталась.
– Вот наш учебный корпус. У преподавателя, которого мы примем на работу, здесь будет студия.
Он отпер дверь. Первое, что бросилось в глаза в скудно меблированном холле, – множество дверей с табличками: «Дополнительные занятия», «Чтение», «Математика». Мужчина в зеленом спортивном костюме сидел, согнувшись над книгой, почти обнимая ее, словно не желая замечать никого вокруг.
– Доброе утро, мистер Джонс!
– Доброе утро, начальник.
– Не расскажете ли нашей гостье, что вы читаете? – Голос начальника звучал строго.
Джонс нехотя протянул свою книгу. Текст был замазан белой краской, а поверх – рисунки карандашом: человек сидит на земле, женщина развешивает выстиранное белье, ребенок играет на качелях…
– Это вы рисовали? – с любопытством спросила я.
Он кивнул.
– На обложке книги стоит библиотечный штамп, – лицо начальника приобрело свирепый вид. – Вы испортили книгу!
– Библиотекарь отдал ее мне…
– Вы уверены?
Небритый подбородок человека задрожал.
– Да.
Мне показалось, что он лжет. Уверена, начальник это тоже видел. Но наброски были очень хороши.