Энджи чувствовала – он вернулся. Маньяк, за которым охотились они с Хашем.
Она подняла руку и коснулась лба двумя пальцами:
– Во имя Отца, – она опустила руку, коснувшись солнечного сплетения, – и Сына, – она дотронулась до левого, а затем правого плеча, – и Святого Духа, – тихо закончила Энджи и повернулась к Хольгерсену: – Он погрузил ее в воду и вырезал на ней распятие. Изнасиловал, затем лишил женского естества, сделав бесполой, и положил умирать у ног Девы Марии. Это не изнасилование, а ритуал: он ее крестил.
Все смотрели на Энджи.
Ветер взвыл, задув в другом направлении. С неба посыпалась ледяная крупа.
– Чертов извращенец, – прошептал Хольгерсен. – Только крестителя нам не хватало. Это точно не первое родео этого типа. Он и раньше так делал, а значит, сделает снова.
╬
Глава 6
– Без изменений, – сообщил Хольгерсен, снова позвонив в больницу. – Личность установить пока не удалось.
Энджи сжала руль, сворачивая на Фэрмонт: они ехали в управление. Ей не терпелось добраться до папок с делами Фернихок и Риттер. «Джейн Доу» должна продержаться, пока Энджи не запустит в расследование зубы. Чем скорее установят личность потерпевшей, тем лучше: сейчас детективы в своих действиях связаны по рукам и ногам.
Одним из важнейших аспектов расследования преступлений такого рода является виктимология: кто пострадавшая, где она училась, были ли у нее работа, хобби, где она жила – словом, необходимо выяснить, чем она занималась в период, предшествовавший нападению, что в ней привлекло внимание преступника.
– Интересно, когда это дело у нас уведет убойный? – сказал Хольгерсен. – Да, имело место изнасилование, но наш извращенец оставил жертву истекать кровью и умирать от переохлаждения, а это попытка убийства. Может, он вообще счел ее мертвой, а ей вот повезло…
– Бабушке твоей повезло! – Энджи смерила напарника гневным взглядом. – Я хочу вести это дело, смотри не подлей мне дерьма.
– Черт, Паллорино, я тоже хочу раскрыть, просто я говорю…
– Мне нужно поймать его ради Хаша, ясно? Он места себе не находил, что те изнасилования так и остались нераскрытыми. Если все три преступления совершил один и тот же ублюдок…
– Упс, я понял: дело личное. – Хольгерсен отвернулся к окну. – Опасно, Паллорино, о-о-очень опасно, – тихо повторил он. – Принимая что-то близко к сердцу, теряешь объективность.
Энджи стиснула челюсти, бессознательно с такой же силой нажимая на педаль акселератора.
– Останови, – вдруг сказал Хольгерсен. – Вот тут, у магазина.
– Что? Зачем?!
– Я хочу нормального кофе.
– Ты шутишь, что ли?
– Я ночь не спал, мне не обойтись без кофеина.
– Ты всегда такой?
– А ты?
Энджи чертыхнулась и свернула к мини-моллу, на углу которого гордо красовался «Старбакс».
– Давай быстрее, – предупредила она. – Веддер ждет.
Глядя, как длинный, тощий Хольгерсен размашисто шагает к кофейне, Энджи врезала кулаком по рулю. Она вдруг поняла, что ее трясет. Положив голову на подголовник, она закрыла глаза, стараясь успокоиться, но в голове болезненными красными вспышками пульсировали воспоминания о том, как она обнаженной скакала на мистере Большом Че. Ритмичные басы из клуба. Мигающие красные лампочки за шторами. Маленькая девочка в розовом платьице выскочила из тумана прямо под колеса… Глаза у Энджи широко открылись, дыхание стало судорожно-частым.
Скверно. Сосредоточься на работе, на расследовании… Она сверлила взглядом дверь «Старбакса», нетерпеливо ожидая, когда выйдет Хольгерсен. Лобовое стекло начало покрываться ледяной коркой. И вдруг через запотевшее окно Энджи увидела Хольгерсена – он расхаживал туда-сюда и говорил по телефону. Только тут она обратила внимание, что его сотовый остался на сиденье.
Энджи нахмурилась. Хольгерсен потребовал остановиться, чтобы срочно позвонить по личному телефону?
Он вышел из «Старбакса», неся два стакана и коричневый пакет. Усевшись на сиденье, Хольгерсен вставил стаканы в круглые гнезда между креслами. Салон наполнился запахами еды и кофе.
– На, – сказал он, подавая что-то Энджи.
– Что это?
– Маффин с яйцом и беконом. Ты небось тоже есть хочешь.
Желудок скрутило судорогой. Энджи взяла сэндвич. Хольгерсен развернул свой и откусил большой кусок.
– Можно ехать, – сказал он полным ртом, беря кофе.
Энджи смотрела на него в упор.
Хольгерсен перестал жевать.
– В чем дело? Ты вегетарианка, веганка или у тебя аллергия на глютен?
– Кому ты сейчас звонил?
У Хольгерсена сузились глаза. Кое-как прожевав, он проглотил и откашлялся:
– Никому я не звонил, мой сотовый оставался здесь.
Энджи молча смотрела на него.
– А если и звонил, Паллорино, это не твое собачье дело. У меня есть личная жизнь, в отличие от тебя.
Она тихо выругалась, бросила неразвернутый сандвич на приборную доску, завела мотор и рванула машину с места так, что кофе из стакана Хольгерсена выплеснулся ему на брюки.
– Ты и с остальными так себя вела? – ядовито осведомился он, вытирая джинсы бумажной салфеткой.
– С какими еще остальными?
– Ну хотя бы с прошлым напарником? Сколько он с тобой выдержал, три месяца?
– Кишка тонка оказалась, я здесь ни при чем.
– Ну да, он не Хашовски. Понятно, Энджи.
– Для тебя – Паллорино.
– Ясно, Паллори-и-ино. – Хольгерсен отвернулся к окну, отпил кофе и очень тихо сказал: – Я никуда не уйду с этой работы, Паллорино. Я собираюсь дослужиться до сержанта, поняла? Я тебе не по зубам, так что не трать силы.
╬
Глава 7
Джеймс Мэддокс отряхнул зонт и пристроил его на подставку у входа в «Синий барсук» рядом с другими мокрыми зонтами: наконец-то освободились места! Кафе было забито под завязку, а очередь на улице только удлинялась, несмотря на отвратительную погоду.
Официантка в экстравагантной мини-юбочке и высоких красных сапогах провела их к крошечному столику. Здешние стулья не были рассчитаны на людей с габаритами Мэддокса. За окном блестели от дождя пустые столы на деревянной веранде. Серо-стального оттенка вода в заливе рябила от ветра.
На бранче настояла Джинни, и она же выбрала кафе:
– Это самое крутое заведение в городе, папа, а какие там яйца «Бенедикт»!
Мэддокс мог предложить целый список занятий «покруче», которые можно было бы разделить с Джинни и не стоять битых полчаса на пронизывающем ветру под мокрым снегом. И не выкладывать целое состояние за какие-то яйца, которые он отлично может пожарить сам в своей кухоньке на яхте. В этом «Барсуке» даже столики не бронируют! И с чего вдруг заходиться от восторга от яиц «Бенедикт»? Однако целью его переезда в Викторию была Джинни и желание спасти то, что осталось от семьи. Он хотел наладить отношения с дочерью, пока не потерял ее окончательно, поэтому, когда Джинни приняли в Университет Виктории, Мэддокс начал искать работу в этом городе.
Сбросив пальто, дочь повесила его на спинку стула, прежде чем присесть. Мэддокс кое-как стянул собственное пальто, соображая, не нужно ли Джеку-О сходить до ветру: барбос сидит в машине уже почти час. Пристроив пальто и усевшись, Мэддокс заметил чернильный рисунок над краем футболки дочери.
– Это у тебя что, татуировка? – поинтересовался он.
– И что? – сразу ощетинилась Джинни.
– Когда успела?
– Мама не против. Не понимаю, что тебе не нравится – сейчас у всех тату.
Мэддокс не был ханжой и к татуировкам относился спокойно, но чтобы несмываемые чернила – и на коже его дочурки…
– Вот сейчас тебе нравится, – начал он, – а через несколько лет…
– Па-па!!
Он шумно вздохнул, и они погрузились в чтение меню. В зале стоял гул разговоров. При каждом движении Мэддокс едва не задевал локтем мужчину за соседним столиком. Мэддокс послушно заказал яйца «Бенедикт» с беконом и колбасой. Джинни предпочла вариант с пониженным содержанием углеводов – без булочки. Мэддокс счел за лучшее не задавать вопросов – дочка давно боролась с лишним весом, хотя лично он считал ее красавицей. Наконец принесли кофе.