Батя стукнул рукоятью кнута, с которым до сих пор не расстался, по скамейке и ушел. За ним и Марья Моревна. А остальные еще долго сидели, считали взлетающие спутники и грызли яблоки, которые подносил из темного сада зеленоглазый "номер 10".
ШУМ В ГОЛОВЕ
Батя лежал на лавке, молчал.
Новенький бежевый тулуп дрожал на нем, прижимаясь курчавым воротником к широкой батиной груди, а рукава просунув под жилистую шею. Это был тулуп модели ЛБВ, то есть Любезный Без Воплей.
Батя помирал.
А было так: Марья Моревна пришла с хозяйства, поставила на кухне кувшин с парным молоком. За ней следом шел Петька-длинный, санитарный инспектор.
– Насчет проверки, – говорил Петька, – есть только один вариант решения: проверять – и точка. Так что никак не могу без проверки, уважаемая тетка Моревна, у меня же галочка в перечне стоит.
– Маловато у вас, сердешных, полномочий, – ответила ему Марья Моревна.
– Если относительно самой проверки, то да, немного. А вот насчет резолюции после проверки, – вариантов уже два: норма, или вне нормы.
– Так вот и болтает вас между двумя-то полюсами, как хвост у коровы между ногами. Не очень-то завидная доля. Ни фантазий, ни веселья!
– Не совсем так, тетка Моревна, фантазии, если с умом за дело взяться, хоть отбавляй. Норма – это да, это скучно. Галочку поставил, и полилось в закрома. А где нет нормы? Там волшебная палочка появляется, называется – "допустимые отклонения". А тут и геомагнитные излучения на прибор влияют, и угол падения света на экран, или как буренка карим глазом посмотрит.
– Непростая у тебя работка-то, если вникнуть. А со стороны поглядишь – никакого напряжения, никакого мяса на такой работе не нарастишь. Вот и худой ты такой, смотреть больно.
– У меня, тетка Моревна, работа умственная. Циркуляров одних прочитать и запомнить, – оба полушария включать приходится, а от этого в башке – гром и молнии. И потом – спешка, скорость. Вот и про вас отчет надо до вечера сдать в контору. А пока, сама видишь, нет голубизны в молоке. Белое. Белизны необыкновенной. Но, по прошлому стандарту годится, а по-новому – никак. А ведь три месяца прошло, как я вам циркуляр привез! Могли бы уж подсуетиться.
– Да где же это видано, чтобы молоко у коров голубое было? У людей, говорят, кровь голубая встречается, но чтобы у коров молоко голубое – это чем же их кормить надо?
– Насчет того, чем кормить, это вам не ко мне. Мое дело – галочку поставить и отчетец дальше послать.
– А если не успеешь?
– Ну, если не успею, в сводке прошлогоднее дозволение останется. Сегодняшний циркуляр – он же срочный, в программа ручками заводится. Но я, тетка, Моревна, успею. Премия за это особенная, и забота от начальства. Видала, какой вездеход предоставили – дорог не нужно, достаточно направления.
– Ну, так что? Выпьешь этого, ненормированного, – Марья Моревна покосилась на кувшин, – да и по рукам. У меня и творожок найдется.
Петька-длинный посмотрел на молоко, потом на дверь в горницу. Вздохнул.
– А если этого хочется, – то ступай к Бате, там он.
Получив такой совет-позволение, Петька быстро спрятал анализатор в сумку, пошаркал дополнительно на коврике и шагнул за заскрипевшую дверь, которая хоть и открывалась сама перед всяким государственным человеком, но скрипела при этом нещадно.
Петька-длинный резво шагнул в горницу, да так же резво и вышел обратно – тощим задом едва не толкнув Марью Моревну, шедшую следом.
– Воспитание городское, глаз не разувают, – пробулькала щука и скрылась под темной водой в бочке.
Марья Моревна обогнула суетливого инспектора и вошла в комнату. Там и увидела Батю, стоявшего у стола, опершись на него двумя ладонями, насупившим брови и с лицом красным, как закат перед похолоданием.
Марья Моревна много времени проводила в беседах со щукой, знала много причитаний и восклицаний для такого случая. Но едва ли использовала и половину их, споро доведя Батю до лавки, уложив его и накрыв сверху тулупом – таким похолодевшим показалось ей тело Бати под льняной рубахой, и таким потерянным был его взгляд. И самое непонятное было – тихий шум, как от крон деревьев в грозу, доносившийся откуда-то, вроде как из самой головы Бати.
Старичок Прохор, по обыкновению бывший тут же, все это время трясся в красном углу, сжимая в руках пульт в форме изогнутого огурца с большим количеством крупных пупырышек, они же кнопки, от новехонького телевизора.
Прибежала растрепанная Василиса, бухнулась на колени возле Бати. Хотела прижаться головой к груди, да куда ей было соперничать с новеньким тулупом модели ЛБВ. Так и осталась сидеть – руки сложив на коленках, а немигающие глаза уставив в лицо Бати, которое, впрочем, уже не было столь пунцовым, как с самого начала.
Марья Моревна захлопотала с холодными компрессами, но не забыла и доктору на космодром позвонить.
Доктор приехал незамедлительно. Вошел скорым шагом в горницу, увидел Петьку-длинного и на ходу бросил ему:
– Неудачно вы, инспектор, машину в низине оставили. Там почва слабая. Не ровен час, погода испортится.
– Да если бы вы знали, какая это машина! – ответил Петька, оглядев всех подряд. Никто его не слушал. Никто и не наливал. Уходить было неловко, да и не своевременно.
Доктор сел на табуретку возле головы Бати, положил руку на лоб – под компресс. Прислушался.
– И что все-таки случилось? – спросил он.
Старичок Прохор подошел к доктору, вытянул руки по швам и начал докладывать. В правой руке он продолжал судорожно сжимать пульт.
Трофим Трофимыч вчера ногу подвернули, сегодня с утра в горнице сидели, в телевизор пялиться изволили. А телевизор, сами видите, новейшей модели. Вчера только привезли. Живое изображение, в смысле никакого твердого экрана. И в какой-то момент – как раз сообщение о новых молочных стандартах читали, нечистая дернула, захотели Трофим Трофимыч посмотреть, что там – сбоку от картинки. Точнее, вопрос по существу сообщения появился. Сунули голову в экран, объемный ведь, может там сбоку от диктора кто ответственный есть, кого спросить. Только ничего не получилось. Отшатнулись Трофим Трофимыч от экрана, еле до стола дошагали. И с тех пор шумит головой. И ничего не говорит.
Прохор помолчал, потом продолжил.
– И в телевизоре одна и та же картинка. А звука нет – это я выключил.
Тут Батя дернулся всем телом.
– И часто он так дергается, – спросил доктор.
– Да как я на кнопку пульта нажму, он и дергается, – ответил старичок Прохор.
– А зачем ты на кнопки жмешь?
– А может, завис он. Перегрузить надобно.
– Кто завис? – спросил доктор.
– Трофим Трофимыч! – неуверенно произнес старичок Прохор.
Василиса подняла на него заплаканное, но удивленное лицо.
– Да ящик этот проклятый! Оговорился я!
– А это что за царапина? – спросил доктор, проведя пальцем по красной полосе на шее Бати.
– Здесь у него тесемка с мешочком висела. А в мешочке – чесночная долька. – пояснила Василиса.
И в ответ на поднявшиеся брови доктора пояснила:
– У нас у всех такая есть. От сглазу.
Старичок Прохор с готовностью начал расстегивать у горла рубаху, но доктор поморщился:
– Ну, эти заблуждения к делу не относятся.
Доктор встал с табуретки, подошел к окну и молча стал смотреть на ясное небо, на уходящие вдаль золотистые поля.
– Хорошо у вас тут, космодрома не видать.
– С чердака виден, – услужливо сообщил Прохор.
Батя снова дернулся, из-под тулупа свесилась до самого пола батина рука. Все с осуждением поглядели на Прохора. Он виновато втянул голову в плечи и положил пульт в карман.
– А вот и рука. Может, приложим указательный палец к приборчику, подпишемся под актиком, да я поеду, – спросил Петька-длинный, переводя взгляд с Марьи Моревны на доктора и обратно.
– Что за подпись? – спросил доктор.
– Да это у них порядочек такой, – пояснил Прохор. – Приезжают, смотрят, что-то там у себя в планшетике отмечают, потом Трофим Трофимыч пальчик прикладывают в знак согласия, и дело с концом.