– Куда ты, милок? – окликнула она его у самой двери. – Что ж, сам-то без покупок уйдешь?
– Потом вернусь, – коротко бросил Крячко.
– Э, нет, так дело не пойдет, – заявила баба Клава. – Мне, милок, спешить некуда, так что сваливай поклажу в угол и получай, за чем пришел. Анна тебя пропустит, да и ребятишки не будут против.
Крячко понял, что теперь он от бабуси не отделается, пока та не выяснит, чего ради он пришел в магазин, и, вздохнув, вернулся обратно.
– Ладно, раз уж пошла такая тема, буду откровенным, – начал он. – Продукты мне не нужны. Мне нужна кое-какая информация. От вас, Степанида.
– Правда? Какая ж с меня информация? – удивилась продавщица. – Я ведь не «Панинский вестник».
– Ты, Степанида, не прибедняйся, – снова вклинился усатый дядька. – Все знают, что мимо тебя ни одна сплетня не проходит. Помоги человеку, нечего тут выделываться. Вы и так ему мозг сломали своими выкрутасами.
– А ты, Шивай, командира тут из себя не строй. Давно ли просох, чтобы бабами чужими командовать? – напустилась на него баба Клава. – Степанида и без тебя знает, что следует пришлым выкладывать, а что при себе лучше оставить.
Крячко понял, что, если не вмешается, так и проторчит в магазине до самого закрытия, слушая перебранку местных завсегдатаев. Он сделал шаг в сторону, чтобы видеть лица всех присутствующих, и с ходу выдал им цель своего визита в супермаркет. Известие о том, что пришлый приехал в гости к Николаю Ольшевскому, собравшиеся приняли воодушевленно. Ольшевского в поселке знали и любили. О том, что он собирается покупать какой-то супер-пупер автомобиль, он здесь всем уши прожужжал. С авторынка фотоснимки привозил и кое-какие из них даже показывал тем, кто желал оценить выбор фермера.
А вот что пропал он целых три дня назад, они – ни сном ни духом. Степанида, правда, удивлялась, отчего это он за хлебом не приходит. Раньше каждый день заглядывал. Купит батон или половину пшеничного в нарезке, того, что для тостера предназначен, поболтает со Степанидой и домой. Иногда и другой товар прихватывал, но чаще ограничивался батоном. Основным набором продуктов он, как и многие панинцы, закупался в сетевом магазине. Средства экономил. Степанида иной раз уговаривала его сырку свежего взять, рыбки солененькой или полуфабрикаты, чтобы не готовить. Ольшевский брал, потом благодарил продавщицу, а та и рада стараться.
Последний раз он появлялся в магазине в субботу. Степанида для него колбаску откладывала. Тот сорт, что предпочитал Ольшевский, привозили нечасто, а тут большую партию привезли. Степанида, на правах давней знакомой, позвонила Николаю, чтобы сообщить о завозе. Тот сказал, что непременно зайдет перед работой. И зашел. Купил колбасу, десяток яиц и ушел. Батон в тот раз не брал. Сказал, что воскресным днем он ему не понадобится. Он собирался перекусить в городе. Причем и поужинать, и позавтракать. Где Ольшевский собирался переночевать в городе, он Степаниде не сказал. Но женщина была уверена, что проблема ночлега у него решена. Заранее решена.
Насчет того, знала ли Степанида, что у Ольшевского с собой крупная сумма денег, ответ Крячко получил отрицательный. Баба Клава, поминутно встревающая в разговор, о деньгах не слышала, несмотря на то, что ее соседка, Наташка-аптекарша, дружна с женой соседки Ольшевского. Надумай та рассказать кому о деньгах Ольшевского, в первую очередь выложила бы Наташке. Ну, а уж та ей, бабе Клаве.
Усатый дядька Шивай и подавно не был в курсе финансовых операций Ольшевского. Его друзья-собутыльники об этом не упоминали, а узнай они о том, что Ольшевский подбогател, сразу бы помчались деньги на пузырек клянчить.
А вот мальчишки-подростки оказались совсем не бесполезны. Поначалу они усиленно делали вид, что их эта тема не касается, хотя уши и навострили. Крячко некоторое время наблюдал за тем, как они перешептываются, и пришел к выводу, что какие-то мысли на этот счет у подростков имеются. Он оказался прав. Те помялись-помялись, но потом, под нажимом Крячко, выложили то, о чем шептались. В Панино, как и в любом населенном пункте, имелись свои группировки, которые рулили на районах. Не рецидивисты, конечно, так, шелупонь, по столичным меркам. Но они-то сейчас Крячко интересовали больше всего. Если уж кто и мог узнать, что у Ольшевского на руках бабки появились, так кто-то из молодых да ранних.
Сами парнишки в круг избранных не входили, но местными новостями владели. Пока Крячко допрашивал продавщицу, они усиленно пытались вспомнить, не шел ли среди местных гопников слушок про то, что кого-то из панинских на бабки выставили, и пришли к однозначному выводу, что ничего подобного за последние три дня в Панино не происходило. Они бы наверняка узнали, убеждали парнишки полковника. Если бы кто «приподнял» такую кучу бабла, удержаться, чтобы не похвастаться, не смог бы. Хоть своим, но проболтались бы. Ну, и гудеж наверняка устроили бы. С водкой, пивом и девочками. При такой удаче не один район бы гудел, а парни ни о каких грандиозных попойках не слыхали.
Поняв, что большего из беседы не выжмет, Крячко поблагодарил всех за помощь, коротко кивнул и вышел из магазина. Пока шел до машины, анализировал полученные сведения. Было их не так уж много. Радовало лишь то, что все они текли по одному руслу. Ни бабы-сплетницы, ни алкаши и нарики, ни гопники местные к исчезновению Ольшевского оказались непричастны. Для Крячко это означало, что он может не распыляться, а спокойно ехать в Воронеж и там искать след друга.
На авторынок Стас приехал, как говорится, к шапошному разбору, что было неудивительно. Обычно народ на таких рынках топчется спозаранку и в основном в субботу и воскресенье. Эти дни для покупки-продажи автомобилей самые «рыбные». Вот тогда здесь и продавцов, и покупателей, что килек в банке. И техники нагоняют на продажу раз в десять больше, чем в будний день, когда за сетчатым забором остаются лишь кирпичи да невыездные, те, что так называемые «перекупы» со всех концов страны пригоняют в убитом состоянии, а затем перепродают здесь по завышенным ценам. Хочешь – бери, а нет, так отваливай. Они свой товар и на будни оставляют, потому как перегон дороже навара выйдет, если каждый раз машину туда-сюда гонять.
Но все же Крячко повезло. На воронежском авторынке местные власти объявили среду днем акционных тарифов, снизив плату за въезд и торговое место аж в десять раз, а для покупателей в этот день предоставлялась бесплатная парковка и продленный рабочий день в конторах по оформлению договоров купли-продажи. Причем и их услуги стоили в этот день на порядок ниже. Так что среда для воронежских торговцев товаров на колесах впустую не проходила.
Бросив машину на парковке, Стас миновал шлагбаум и осмотрелся. На обширной территории все еще стояли автомобили и неспешно прогуливались запоздалые покупатели из тех, кто хорошей торговле предпочитает сладкий утренний сон. Подумав, он двинулся вдоль опустевших рядов машин, обращаясь к каждому из оставшихся продавцов с одним и тем же вопросом: знаком ли им завсегдатай воскресного рынка Николай. Фотографию Ольшевского он предусмотрительно захватил, когда был у того дома. На снимке он был моложе лет на пятнадцать, но особой роли это не играло. Стрижку Ольшевский не менял со студенческих времен, да и повзрослев, постарел не особо, так что и по имеющемуся снимку он был вполне узнаваем.
Пройдя все ряды из конца в конец, так и не удалось найти хоть одного продавца, который бы признал в Ольшевском постоянного посетителя рынка. Это настораживало. По сути своей, продавцы подержанных машин люди весьма наблюдательные, им по статусу положено иметь идеальную память на лица, угадывать намерения и возможности клиентов, будь они реальными или потенциальными. Так как так вышло, что за полгода, которые Ольшевский катался на этот рынок, ни один из продавцов не смог запомнить его внешность? Четыре воскресных дня в месяц, шесть месяцев подряд – это же целая прорва дней. Неужели за такой срок Ольшевский не примелькался бы? Скидку на не базарный день он, разумеется, сделал. И о том, что от реального количества продавцов к моменту его приезда на рынке осталась лишь четверть, тоже не забыл. Но все же ситуация казалась ему совершенно невозможной.