Псих - Игорь Сотников

Глава 1

В которой так и осталось невыясненным, что важнее: меж тем или меж теми

– Дайте мне условность, и я создам новый мир, – распылялся перед своим товарищем, ничем непримечательный среди таких же посетителей бара молодой человек, который, впрочем, своим буйным видом вносил некоторый диссонанс в ряды любителей горячительных напитков, которые к этому времени ещё не успели распрячь в себе зверя, и тем самым – выпустить его на свободу.

Конечно, среди посетителей бара были и те, кто ещё со вчерашнего пребывали в должном настрое, но они всё-таки уже не могли найти в себе столько сил, чтобы самым видным образом показать себя, и поэтому находились «в осадке», молча восстанавливая свои силы в уголке бара.

– Дайте только время, – как часто поговаривал бармен. – И уж тогда вам не нужен будет никакой зоопарк.

Так что наш, такой волнительный молодой человек, был всего лишь одним из первых среди равных, которые только и ждали своего часа, чтобы предстать перед окружающими во всей своей красивой, либо же какой есть изнанке. Да именно так, ведь им – любителям истины – нечего стесняться, раз естество – есть непреложная истина, и от неё никуда не деться.

– Бог, этот первый фантаст, создал свою условность – человека – и уже через него мог творить и создавать временность в своём мире, – подкрепляя свои слова крепкими напитками, продолжал доводить свою мысль до товарища этот волнительный молодой человек.

– Но в том-то и дело, что любой созданный тобой мир, будет существовать только с твоей позиции человека и – никак иначе, – отвечал ему, как оказалось, очень рассудительный его товарищ.

– В этом-то и загвоздка, – в сердцах бросил этот волнительный молодой человек, закинул в себя рюмку и, сказав своему товарищу: «Я сейчас», насколько бодро, настолько же и не стройно двинулся в темную сторону этого заведения, где по его предположению должна была находиться кабинка экстренных необходимостей, в каких в данный момент и испытывал нужду его организм.

– Да, что-то он быстро накачался, – посмотрев вслед качающемуся другу, дал оценку тому его товарищ.

После чего он окинул зал взглядом и, не заметив на данный момент привлекательных целей, расслабился, а так как он вслед за другом не спешил и, видимо, не особо предполагая заняться чем-то другим, решил тем же темпом поедать заказанные им закуски.

– Дайте ему условность. Ха-ха! Где-то и от кого-то я уже это слышал, – рассуждал наблюдавший за разговором этой парочки друзей один из тех, кто был наделен этой сущностью и названный в простонародье Асмодеем, ввиду того, что имел сильно субъективный во всех его проявлениях взгляд на мир.

Асмодей и его визави – Серафимы – в это время находились в одном из контрольно-наблюдательных пунктов, из которого и могло осуществляться столь пристальное слежение за этим требующим наблюдения молодым человеком. Которое, конечно же, легче вести из того места, и которое – в силу принятого человеком заблуждения – почему-то относят к плечам наблюдаемого, на которых так удобно, свесив ноги, помещаются, и ангелы и бесы, что является досужим вымыслом тех, кто не слишком утруждает свои плечи разгибаниями, предпочитая всем другим местам свой любимый диван. К тому же упоминание плеч – есть всего лишь иносказание, имеющее под собой значение расстояния, на котором находится этот индивидуум от ангела или от того же беса, употребление которого, надо сказать, в некотором роде неточно и весьма оскорбительно для ангелов, находящихся на другой плечевой ступеньке развития.

– Это ты про кого там намекаешь? – бросает на Асмодея свой строгий взгляд Серафимы.

– Не упоминай имя господа своего всуе, – дерзок, посмеивающийся Асмодей.

– Знаешь, что? – пламенеет Серафимы.

– Конечно, знаю, что ты от первого лика загораешься, – все ухмыляется контрпродуктивный Асмодей.

– Ладно, чего я вообще завожусь. Знаю же, что ты таков и, закостенев в неправедности, не можешь иначе, – успокаивается Серафимы.

– Я-то закостенел? Ха-ха! Кто бы говорил?! – уставился на Серафимы Асмодей. – И это говорите мне вы, лицемерные ангелы, живущие временами до явления Евы, но так и не решившиеся определиться со своим местом на свете.

– Ты это, о чём? – делая непонимающий вид, говорит Серафимы.

– Ой, как будто не знаешь?! Мы – падшие ангелы – предчувствовали, чем всё дело закончится, и не смогли пойти против наших убеждений, за что и поплатились. В чём нисколько не раскаиваемся, – сказал Асмодей.

– Ну ещё бы, раскаиваться мы не привыкли, – вставила своё слово, покачивая головой, Серафимы.

– Может, дашь мне сказать? – упрекнул их Асмодей.

– Молчу, – насупилась Серафимы.

– Грош цена убеждениям, если за них не приходиться платить, а чем больше заплачена цена – тем они и ценнее для нас. Было ясно, что творец не остановится на одном человеке и пойдёт дальше, так, что нам ничего другого не оставалось делать, как и произвести свой выбор, став падшими ангелами. Вы же, оставшись на прежнем месте, так и не поняли, что с появлением человека, а главное – явлению миру Евы, разделившее мир на до и после, при котором и случился тот концептуальный разворот в видении творцом мира, который с того момента стал разделен на две противоборствующие субстанции, мужского и женского «Я». И если мы, оставшись верными своей природе, оставили за собой мужское имя – падший, то вам предстояли свои изменения, которые вы так и не собираетесь признавать. Вы же, нося мужское имя – ангел, тем не менее, в сущности уже давно имеете под собой женскую основу. Ты ведь знаешь, что слово «ангел» уже давно ассоциируется с женским началом, которое было отдано прямо в руки Евы, и из-за которой и произошел ангельский раскол, – усевшись на край стола, заявил Асмодей и посмотрел застывшими глазами на Серафимы, пылавшей огнем. – Хотя, знаешь, в твоём случае я даже рад, мой ангелок.

– Это что за фамильярности?! – горя огненным светом, вскипела Серафимы.

– Ты же знаешь, что я обо всем этом думаю, Сима, – придвинулся к ней Асмодей. – Разве гений моего тёзки Амадея, воспевая тебя и передавая от меня весточку, мало, что для тебя значил? А ведь мне пришлось немало с ним потрудиться и даже пойти на нарушение наших правил.

– Вам-то, падшим, ниже падать некуда, так чего тебе может грозить?– усмехнулась Сима.

– Знаешь, будь на твоём месте тугодум Гавриил – я ему бы показал, так, что не испытывай судьбу, – зловеще произнёс Асмодей.

– Что? Ты меня пугаешь? – дерзко смотрит на него Серафимы.

– Сима, ты же знаешь, что я не могу на тебя сердиться. Просто, когда дело касается моего мировоззрения – я всегда серьезён. Говоришь, что нам, находящимся в самом аду, нечего бояться, и значит у нас невозможно существование какого-то порядка, кроме хаоса? Эх, Сима, всё ты витаешь в облаках иллюзий. Если хочешь знать, мы – падшие ангелы, пошедшие за Люцифером до самого ада – только и могли решиться на этот шаг, и только будучи убежденными в истинности его верований. Мы все здесь идейные, и именно единомыслие служит тем остовом, который и крепит наш мир. И, наверное, только существование призрачной тени сомнения в том, что твоя идейность – есть ложный вымысел, только и может страшить многих из нас, ведь раз существует человек, как идея бога, то мы, падшие ангелы, разве недостойны своей собственной идеи? Так что, оказаться в подозрении на сомнении в верности идеи ангела, как самостоятельного элемента, и тем самым оказаться отверженным без имени – и есть то, что держит всех нас в узде, – высказался Асмодей, задумавшись над чем-то.

– А ты не боишься, вот так мне рассказывать все ваши секреты? Вот возьму и поведаю все твоему начальнику Баалу. А, Асмодей? – прищурив свои глаза, заявила Сима.

– Ты же – ангел, и не способна на такое, – приблизившись вплотную к Симе, прошептал ей Асмодей.