– Слушай, а ты мне ничего не хочешь сказать? – дочитав до конца дело, Сима обратилась к Асмодею.
– А в чём дело, – непонимающе отвечает ей Асмодей.
– А в том, что уж больно оно мне знакомо, – не сводя глаз с Асмодея, проговорила Серафимы.
– Так ты уже об этом в самом начале говорила, – улыбается Асмодей.
– Ну, забылась. И что? – невозмутима Сима
Затем её как будто осеняет догадка, и она с видом, который так часто демонстрируют люди, готовые воскликнуть: «Эврика!», – заявляет нечто подобное этому: «Нашёл!».
– Так это же… Тот самый… – задумавшись, говорит она.
После чего Сима, переполненная волнением, воззряется на Асмодея, ожидая от него требуемой реакции.
А тот делает непонимающий вид, со своим несоответствующим ее словам вопросом:
– Ты это, о чём?
– Как это, о чём? Я же тебя на минутку попросила проследить за младенцем и… Что теперь?! – с ужасом причитает Сима.
– И, что теперь?– непробиваем этот ухмыляющийся Асмодей.
– Ну, я пока ещё не знаю…
Перебирая в уме варианты всех возможных вероятностей, о которых она не слишком-то имела представление, Сима, после хождений из стороны в сторону наконец-то остановилась и, посмотрев на Асмодея, спросила того:
– Но ведь не зря же нам поручили рассмотреть дело Илии в скором порядке.
– Или – зря, – напрашиваясь, отвечает Асмодей.
После чего Сима подходит к нему вплотную и, смотря ему прямо в глаза, спрашивает:
– Говори прямо, что не так.
– Да ладно уж, делать из мухи слона у тебя всё равно лучше, чем у Вельзевула не получится. Ну, добавил я ему пару черточек для проформы и всё, ведь добавить – это не убавить, и значит – благо. Чего уж здесь такого, – полон наивности Асмодей.
– Знаю я ваши благие намерения, и куда они впоследствии приводят. И здесь… Всяко не черточка была добавлена, а целая чертовщина, – не удержавшись на месте, всхлипывая и закрыв лицо руками, падает Сима на это, казалось бы не понятно для чего находящееся здесь кресло, которое всё же, как оказывается, имеет своё предназначение, как и всё в этом мире, где для каждой вещи есть своё место и время.
– Да ты, как и все Ангелы, склонна преувеличивать, – пытается её успокоить Асмодей.
– Я – не все! – сквозь слёзы всё же резко отвечает Сима.
– Я знаю, – поглаживает её по голове Асмодей.
– Ты не понимаешь… Ведь это была моя первая самостоятельная работа, – продолжает всхлипывать Сима, затем она вдруг резко замолкает, поднимает свои заплаканные глаза на Асмодея и, прищурив глаза, спрашивает того: – Слушай, а не воспользовался ли ты мною, моей неопытностью? – проговорив, замолчала Сима, продолжая буравить глазами Асмодея. – Да, точно, вы отвлекли меня, и я, оставив свой пост, тем самым дала вам возможность осуществить задуманное. Говори! Так, всё было? Ответь мне. – Но в ответ молчание Асмодея. – Только правду, – уже поникшим голосом спросила Асмодея Сима, что и решило исход дела.
– Я только ради нас и согласился на это. Баал обещал, что в случае успешного эксперимента, у всех нас вновь появится возможность обрести своё полное ангельское «Я», – смиренно ответил Асмодей.
После чего Серафимы отпустила его, подошла к столу, и, забрав папку с делом, направилась к выходу, где, задержавшись на секунду, посмотрела на уже неулыбающегося Асмодея. Потом, на одно лишь мгновение вспыхнув огнем, вышла из кабинета, громко хлопнув за собой дверью, тем самым сохранив надежду, оставшемуся Асмодею, очень хорошо знавшего природу Ангелов с их бесконечным терпением и милостью к оступившимся. Так что ему оставалось только немного переждать требуемое для наказания время, и уж потом, найдя нужные существенности, такие как: красивые оправы для её прекрасных ручек или ножек, добиться от неё снисходительного прощения.
Асмодей подошёл к экрану, который показывал, что и Илия уже успокоился, лежа в кровати, и сказал тому:
– Эх ты, со своими условностями. Знай одно: не условности создают мир, хоть и служат рабочим инструментом для создания мира. Единственно, только разум может создавать миры, которые, находясь в полной зависимости от него, и отображают все твои неразумности, которые, по большому счёту, и есть подобие твоего разума.
Потом, постояв немного, выключил экран и покинул этот центр.
Глава 2
Бытие Илия или Ильи
– Что за бес вчера в тебя вселился? – сидя в комнате отдыха для персонала и, попивая чай из чашки, капал на мозги Илье его друг Денис.
– Давай потом, а? – решая с чего же начать и всматриваясь в предлагаемые для снятия тяжести сушняка варианты, состоящие из бутылки минералки и жестяной банки газировки, одернул друга Илья.
– Вчера ты по-другому говорил той девчонке, которая, почему-то, не соглашалась на твоё «сейчас» и предлагала тебе своё «потом», которое, видишь ли, тебя не устраивало, а сейчас ты мне заявляешь: «Давай потом», – делая оскорбленный вид, мучает Илью Денис.
– Ты что, меня с ума свести хочешь? – в сердцах отвечает Илья.
После чего Денис замолкает, занимая позицию наблюдателя, которая предполагает новое увлекательное развлечение под названием: «Открой трясущимися руками бутылку».
Илья же, уже находится на пределе, который к тому же усугубляет тот выбор, перед которым он поставлен обстоятельствами, требующих от него применения всех его навыков, на которые он способен к своим каким-то с чем-то годам. Что в двух словах означает: ему надо открыть один из представленных на выбор ёмкостных объектов, содержащих в себе живительную влагу. Но вот решение принято, и Илья берёт в руки бутылку. Он круговым движением пытается, сорвав сдерживающие фиксаторы, открутить крышку, что в силу должных причин, как повышенная влажность ладоней Ильи, вызванная его нервическим состоянием, не позволяет ему это сделать, прокручивая бутылку в его руках. А ещё этот Денис… Вместо того чтобы поддержать друга и броситься ему на помощь, он с таким издевательским видом ухмыляется, глядя на него, что совершенно не содействует делу.
– Да что б тебя! – вскипает Илья в очередной раз, прокрутив безрезультатно бутылку.
После чего он отставляет её подальше от себя и останавливает свой взгляд на банке, которая своей жёсткостью грозит кому-то из них определёнными последствиями, которые бы наверняка произошли, если бы Денис, наконец-то, не вспомнил о своих дружеских обязанностях и, взяв банку, не открыл её, и тем самым спас своего друга от неминуемой опасности: либо порезаться, либо же умереть от обезвоживания. На что Илья, человек которому не свойственна неблагодарность, выражает её через восторженные глотательные звуки, сопровождающие опорожнение этой банки, теперь уже из под газ-воды.
– Ну как, полегче? – спрашивает его Денис, после чего Илья, кивает головой и, откинувшись на спинку стула, ещё раз протяжно выдыхает. – А ведь Лика вчера, поехала с этим хлыщем Виктором, – вновь сужает сосуды Ильи Денис.
А после этого Илья уже готов сказать, всё, что он думает: во-первых, о Денисе, так спешащего в самый подходящий момент порадовать друга, а во-вторых, обобщить одну непреложную истину на счёт женского пола. Но этому на этот раз не суждено было случиться, в силу неожиданного отвлечения Ильи тем незнакомцем, о котором будет рассказано чуть позже.
– Парни, не подскажете… – вдруг сзади от Ильи, сидящего спиной к выходной двери, раздается знакомый голос.
Илья поворачивается и в дверях видит вчерашнего своего знакомца, о котором следует рассказать поподробнее, посвятив ему один из абзацев, которых, в виду их немалого количества не слишком-то и жалко, хотя, ведь, не это же главное в этом частном случае.
Ведь бывает так, что у кого-то и зимой не выпросишь снега, ну а я, в принципе, находясь в подобной ситуации и «сидя» на буквах, решил не жадничать, а своим бескорыстием указать кое-кому на своё место, и тем самым доказать свою состоятельность в возможности поделиться, что никоим образом не означает повышенное содержание во мне троцитов тщеславия, о котором сможет подумать не слишком вдумчивый, а скорее всего – поверхностный наблюдатель.