Если парень любил меня, то какой мне бизнес? Ты сильнее меня, Аня. Я тобой восхищаюсь.
— Благодарю, — сказала я. Восхищение Чай Пинтер заставило меня почувствовать себя ужасно из-за решений, принятых за последние два месяца. Я задрала подбородок и решительно распрямила спину.
— Знаешь, я пойду на балкон, подышу свежим воздухом.
— Там почти сто градусов, — заявила Чай мне вслед.
— А мне нравится жара.
Я распахнула раздвижную дверь и вышла в ранний жаркий вечер. Села в пыльное кресло с подушкой, кровоточащей пеной кружев. Мой день начался не с послеобеденного крещения Феликса, но за час перед клубом. Я на ногах с пяти утра и даже скудного комфорта кресла было достаточно, чтобы меня потянуло на сон.
Хоть я никогда не была мечтательницей, мне приснился весьма странный сон, где я была ребенком Скарлет. Она держала меня на руках, а меня переполняли чувства. Внезапно я вспомнила, каково иметь мать, быть в безопасности и быть любимым больше всего на свете. В этом же сне Скарлет превратилась в мою маму. Я не всегда могу представить ее лицо, но во сне видела ее так ясно – ее умные серые глаза, волнистые рыжевато-каштановые волосы, жесткую линию розовых губ и нежные веснушки, усыпавшие нос. Про веснушки я уже и забыла. Меня это опечалило. Она была красивой. Не похоже, что мама принимала близко к сердцу пустую брехню. Я поняла, почему отец не захотел жениться на ком-то кроме нее, полицейской. Анни, прошептала мама, ты любима. Позволь себе это. Я не могла перестать плакать. А может, вот от чего плачут дети – от веса любви, которой слишком много.
— Эй, — сказал Вин. Я выпрямилась и попыталась притвориться, что не сплю. (Немного в сторону: и чего люди так поступают? Чем сон так унизителен?) — Я сейчас же уйду. Только хочу перед этим поговорить с тобой.
— Полагаю, тебя не переубедить. — Я не подняла на него глаз. Голос мой прохладен и даже очень.
Он покачал головой.
— Это еще не все. Папа иногда болтает о клубе. Дела идут.
— Так чего ты хотел, а?
— Подумал, что надо заехать к тебе и забрать кое-какие вещи. Я еду на мамину ферму в Олбани и затем заеду в город ненадолго перед колледжем.
Мой уставший мозг пытался осмыслить это заявление.
— Уедешь?
— Да, я решил пойти в Бостонский колледж. Причин оставаться в Нью-Йорке больше нет.
Вот это новость.
— Ну удачи, Вин. Фантастичного времени в Бостоне.
— А я должен был с тобой посоветоваться? Ты же со мной не советовалась.
— Преувеличиваешь.
— Будь честна, Аня.
— А что ты бы ответил, скажи я тебе, что попросила твоего отца поработать на меня?
— Ты никогда не узнаешь.
— А вот и знаю! Ты попросил бы не делать этого.
— Конечно, попросил бы. Я бы даже Гейбла Арсли попросил не работать с моим отцом, а ведь его я терпеть не могу.
Я не поинтересовалась, отчего, но схватила его руку.
— Какие твои вещи остались у меня?
— Кое-что из одежды, зимнее пальто и, думаю, у твоей сестры одна из моих шляп, но Нетти может ее забрать. Свой экземпляр «Убить пересмешника» я оставил в твоей комнате и хотел бы перечитать когда-нибудь. Но главное, это моя электродоска для колледжа. Она у тебя под кроватью, думаю.
— Не зачем заходить. Я сложу вещи в коробку. Принесу на работу, а твой отец заберет.
— Как хочешь.
— Думаю, так будет легче. Я не Скарлет. Не тоскую по бесполезным драматичным сценам.
— Как знаешь, Аня.
— А ты всегда такой вежливый. Аж нервирует.
— А ты постоянно держишь все в себе. Мы ужасная пара.
Я скрестила руки и отвернулась от него. Разозлилась. Сомневаюсь в причине, но разозлилась. Не устала бы, то вполне уверена, лучше бы удержала эмоции в узде.