– И что тебе не нравится?
– На мероприятии будет около трехсот человек. Я имею в виду приглашенных гостей. Из них двадцать как раз ученые и врачи, которые, собственно, и создали эту программу и произвели этот эксперимент… Ну еще можно предположить, что человек тридцать-сорок каким-то отдаленным образом причастные, в некоторой степени, к медицине и психиатрии. Итого человек пятьдесят, в крайнем случае шестьдесят тебя поймут и заинтересуются с первого предложения… А остальные умрут со скуки на середине этой фразы, ничего не поняв, и отправятся дальше пить шампанское и лопать контрабандную икру на халяву. – Мара сосредоточенно морщит нос. – Это светское мероприятие для спонсоров, дорогой, а не научный совет. Тут нужны слова попроще…
– Ты предлагаешь мне просто выйти и сказать, что мы решили посмотреть, что получится, если у относительно здорового человека, имеющего некоторые проблемы с самоопределением, страхами или травмирующими событиями в прошлом стереть всю память о нем самом. Поместить его в искусственно сформированное из ему подобных общество и дать ему возможность развивать отношения с людьми, собственные увлечения с нуля, учиться или работать в любой существующей ныне сфере. А потом вернуть ему изначальную память и посмотреть, что изменилось в нем самом?
– Ну-ну, продолжай… мне уже интересно… – жена разворачивается ко мне всем телом, прижимая мои исчирканные карточки к груди.
– Ушли ли депрессии, фобии, панические атаки, улучшилось ли самосознание…
– И что последующее ежемесячное тестирование подопытных показало?
– За три последующих года у 80% подопытных наблюдаются положительные изменения их состояния… – усмехаюсь я, бросая взгляд в окно и понимая, что за последние четыре минуты мы не сдвинулись ни на метр.
Все так же стоим перед большим, украшенным синими и красными огоньками окном кофейни с кучей уютных кресел и диванчиков внутри. Народу в ней до странного немного, хотя я точно знаю, что это место модное и недорогое, а уж кофе они готовят ну просто восхитительный. И тут в глубине зала я замечаю до боли знакомый безразмерный зеленый жилет с белым значком в виде схематичного открытого глаза в чуть сплюснутом овале.
Такие раздают тестерам, завершившим программу «Z3X84», вернувшим себе память и влившимся обратно в привычную жизнь мира. Нужно это для того, чтобы, во-первых, к ним относились с пониманием в общественных местах. Ведь за полтора года, что они проводят в программе в изолированном мирке, реальность не стоит на месте. И для обратной адаптации нужно время.
Во-вторых, положение тестера научных программ дает довольно ощутимые льготы и привилегии. Ну и в-третьих, наконец, в жилет вшит дополнительный датчик о местоположении тестера, помимо прочего содержащий всю медицинскую информацию о нем. У них, конечно, есть практически неснимаемые браслеты, дублирующие в себе все те же данные и отслеживающие их состояние, но лучше перестраховаться. Да и тестерам почему-то эти безразмерные уродливые тряпки нравятся. Они их даже зимой поверх пуховиков и пальто носят. Мои подопечные, за которыми я наблюдаю уже почти два года, я имею в виду время после возвращения им памяти, (полгода тщательного отбора перед допуском к эксперименту, да и полтора года внутри него я не считаю) признаются, что при виде на ком-то такого жилета они испытывают радость и желание подружиться. Ну или хотя бы просто угостить выпивкой.
Невольно напрягаю зрение, стараясь рассмотреть кто же там сидит, как вдруг девушка в зеленом жилете встряхивает темными кудрявыми волосами, поднятыми в конский хвост, сбрасывает обувь и боком разваливается с книгой в кресле, подтянув под себя босую ногу и свесив с мягкого подлокотника вторую в изношенном ботинке. И я ее тут же узнаю, с легкой щекоткой под ложечкой. Эрика Майер собственной персоной в ожидании своего любимого двойного эспрессо с карамельным сиропом. Этакий ящик Пандоры нашего эксперимента, который я по началу ошибочно принял за дешевую китайскую музыкальную шкатулку с распродажи на блошином рынке… Она не была уникальной. Таких как она набралось человек восемь на сотню первых испытуемых. Но с ней одной мне реально хотелось дружить и продолжать общаться не в рамках исследований… Просто хотя бы из любопытства: куда этот генератор случайных собственных возможностей занесет в следующую секунду…
Неожиданно Эрика вместе с креслом начинает сдвигаться вправо, и я не сразу понимаю, что на самом деле мы поехали, и пробка рассосалась.
Мара говорит, непривычно жестикулируя, о том, как стоит построить свой доклад и сделать акценты, но я, к своему стыду, совсем ее не слушаю. В моей голове лишь мысль о том, что придется ограничиться всего парой бокалов шампанского, чтобы завтра с утра встать со свежей головой и отправиться на работу. По идее будет выходной, но я слишком хорошо знаю Эрику. И раз она в городе, то завтра в 11 утра будет терпеливо сидеть под дверью моего кабинета, ожидая приглашения на ежемесячный отчет. Она никогда не приходит в назначенный день… Но, поклявшись отчитываться раз в месяц, не нарушает обещанного.
Эрика Майер
В такие вечера как этот я чувствую себя улиткой-марафонцем. Рюкзак так натер плечи своей тяжестью и неудобными лямками, что, зайдя в привычно тренькнувшую дверью кофейню, я просто сваливаю его со спины на пол и тремя мягкими пинками подгоняю к барной стойке.
– Одичавшего скомороха вызывали? – плюхаюсь локтями на полированную столешницу в ответ на приветственный возглас Майлза.
– Мамочки… – нескладный, похожий на скомканный зонтик, немного пучеглазый бариста окидывает меня восхищенным взглядом, от которого становится смешно. – Откуда ты, путник?
– Из леса, вестимо… – фыркаю я, борясь с отчаянным желанием почесать давно немытую горячей водой голову. – Десять дней в чаще провела. Рельеф сверяла. Растения и насекомых описывала.
– И как? Что-то интересное было? – бариста вытирает руки пушистым розовым полотенцем и вешает его на крючок под стойку.
– А то… – закрываю глаза и веду ноющими плечами, стараясь сбросить напряжение. – То, что дрон распознал как лужу, оказалось нехилым таким озером метров сорок в длину и больше сотни в глубину… У меня просто эхолот со всеми радиоусилителями только до ста метров прощупать дно может. И он его не считал.
– Ничего себе… И какие теперь планы? – Майлз так вытаращивает глаза, что мне становится неприятно смотреть на его миловидное от природы лицо с россыпью мелких шрамиков от давно сошедших подростковых прыщей.
– А так как этот участок в пять квадратных километров закреплен за мной, то ползать я по нему могу спокойно пока снег не ляжет. Это еще месяца два, два с половиной. Так что сейчас я сдала биологам привезенные образцы в размере еще одного такого же рюкзака как этот. Они меня прямо с поезда сняли, едва не уволокли не тот рюкзак. Но вряд ли им нужны мои нестиранные трусы с носками и остаток заплесневевших сухарей, которые я забыла выкинуть, и с радостными воплями исчезли в направлении лабораторий…
– А зачем им образцы новые понадобились? Ты же говорила, что по сути лес Хлони исследован вдоль и поперек всеми кому не лень…
– Ага… только они два года на снимках дрона видели лужу, и как-то никого не смутило, что она все время в одном и том же месте и не меняет форму, хотя регулярно освещается солнцем, и, по идее, должна как-то высыхать…. А еще десять лет назад там был лишь крохотный овражек глубиной четверть метра, хорошо если. Я эти снимки случайно увидела. Заброшенный участок. Никто его постоянно не исследует, потому что в обычном буреломе ничего интересного зачастую нет. Там устоявшаяся экосистема. Вот я и предложила проверить, может эта лужа не такая уж простая и смогла что-то изменить в этом законсервированном царстве…