– С годовщиной, Ханна! – Он протянул конверт.
На мгновение казалось, что она разочарована – скомкала на груди полотенце и впилась в него взглядом здорового глаза. Но затем Патрик понял, что это не разочарование в нем.
– Все нормально, – произнес он. – Дашь потом. И вообще необязательно.
Накануне Ханна работала на месте преступления в Чайнатауне, где совершилось тройное убийство: в обеденное время в маникюрном салоне были застрелены две посетительницы и бывшая жена стрелка. Во второй половине дня Ханна собирала информацию, пытаясь поговорить с детективом Маккласки, который обычно сливал ей «жареные» факты, и к пяти закончила материал для газеты. А вернувшись домой, расплакалась: одна из убитых была на третьем месяце беременности. Так неужели его можно заподозрить, что он обиделся из-за того, что она не нашла полчаса завернуть в магазин открыток и покопаться в разноцветном товаре?
Хотя это уже стало традицией – Ханна не впервые забывала о годовщине их свадьбы, трижды из четырех раз. Превратилось почти в причуду.
– Ничего нормального. – Она поджала губы.
– Не переживай. Открой.
Клапан был приклеен только в середине. Ханна подсунула палец и распечатала конверт, не разорвав. Она всегда сохраняла конверты. Достала открытку, прочитала текст и прижала к груди:
– Какой ты милый, Пэтч!
– Никому не говори.
– Это и так все знают.
Она притянула его к себе, и они поцеловались.
– У меня есть темная сторона, – проворчал Патрик.
ПЭТЧ
Уходя от Ханны, когда ее кровь уже стала буреть, я подумал, что впервые в жизни вижу труп.
Какие эмоции вызвала картина привязанной к дереву девочки? Плоти, крови, смерти?
А если возбуждала? Господи, неужели возбуждала?
Мы нырнули в чащу и к тому времени, когда выбрались на тропу к Расщепленной скале, у которой обычно прятали велосипеды, я, слишком потрясенный, чтобы не отставать от Мэтью, находился ярдах в двадцати позади. От того похода мне лишь запомнилось, что Мэтью шел вперед и вперед и тащил меня за собой.
У велосипедов он дожидался меня, опираясь ногой о камень, и своим видом напоминал отца семейства, отлучившегося на церковном пикнике покурить. Когда я приблизился, Мэтью стянул с плеча чехол.
Поднимаясь в горы, каждый раз мы брали с собой два чехла. Нашли их предыдущим летом, копаясь в хламе в гараже отца, – рыбацкие чехлы для двухколенной бамбуковой удочки из окрашенного в камуфляжные цвета брезента. Надевая их через плечо, мы ощущали себя солдатами в дозоре.
Мысль пришла в голову Мэтью: он заявил, что один из чехлов идеально подойдет, чтобы прятать мою воздушку «Ред райдер», хотя, если присмотреться, ружье было на дюйм длиннее. Он понимал, что это выглядит подозрительно, и, на случай если нас остановят, разработал план.
Накопив денег, мы отправились в Нью-Палц и, открутив педалями тринадцать миль, оказались в магазине предметов искусства и сопутствующих товаров. Я понял смысл плана, как только Мэтью продемонстрировал мне прозрачный пластмассовый тубус для рисунков. Мы купили такой и хорошей бумаги, чтобы свернуть внутри. И еще коробку карандашей. Договорились так: если нас остановят в горах, мы скажем, что любим рисовать пейзажи. Я открою чехол, покажу тубус с бумагой, может, даже вытащу карандаши.
Идея была превосходной и однажды выручила нас. В тот раз нас остановил в горах работавший в Организации охраны природы сотрудник. Иногда он приходил в школу рассказывать о камнях и деревьях – о вещах, которые нас интересовали. В тот день мужчина погнался за нами, окликнул, указал на чехлы.
– Ребята, вы в курсе, что рыбалка на озере запрещена?
Я снял камуфляжный чехол с плеча и уже тянул открывавший его шнурок. Когда мужчина приблизился, приспустил брезент, обнажая прозрачный тубус с бумагой для рисования.
– В курсе. Но мы не занимаемся рыбалкой.
И тут в разговор вступил Мэтью:
– Хитрюга любит рисовать на озере, сэр. У него очень хорошо получается вода. Кажется, будто движется.
Я вытащил карандаши и, стараясь привлечь все внимание к себе с тем, чтобы дюйм черного ствола не попался на глаза защитнику природы, с шумом перебирал их в руке. Он клюнул, даже улыбнулся, словно наш ответ неожиданно обрадовал его, потер седеющую бороду, спросил:
– Дома, наверное, как мои племянники, целыми днями режетесь в «Атари»?[2]
– Нет, сэр, – ответил я. – Предпочитаю рисовать.
– Воду?
– Да.
– А Джекобскилский водопад не пробовал?
– Постоянно.
– Что ж, вреда от вас нет. Только зарубите, парни, на носу, – он повернулся к Мэтью, – никакой рыбалки на озере.
После того случая мы еще не раз встречали защитника природы. Мэтью даже заставил меня нарисовать Джекобскилский водопад, и мы постоянно носили картинку с собой. Даже показали ему, и он сделал вид, будто ему понравилось. А когда защитник природы в очередной раз пришел к нам в школу, он говорил так, словно обращался только ко мне и Мэтью, будто лишь нас интересовал предмет его беседы. Мне на это было глубоко наплевать, однако я понимал, что этого человека лучше держать в союзниках, а не бегать от него по горам. Признаюсь честно, во время наших игр мы нарушали не одно природоохранное правило.
Мэтью вытащил из камуфляжного чехла ружье, бросил мне, и я поймал его.
– Теперь на нем отпечатки и твоих пальцев, Хитрюга.
Я посмотрел на свои руки: одна на прикладе, другая на стволе. Разумеется, на ружье есть отпечатки моих пальцев – оно же мое. Но оттого, что они появились после преступления, мне стало не по себе – словно они были свежее тех, что оставил Мэтью.
– Теперь нам нужен план, – заявил он.
Господи, нам всегда требовался какой-то план! Нам нужен план – это у Мэтью нечто вроде мантры. Мы не могли просто так кататься на велосипедах, обязательно требовалась цель поездки: определенное место, тропа или озеро.
Плюс к тому именно Мэтью всегда предлагал эти чертовы планы. Я же играл роль индейца Тонто при Одиноком рейнджере.
– Надо кому-нибудь рассказывать о том, что случилось? – спросил я, не глядя на него.
– Ты совсем дурак? Нас засадят в тюрьму пожизненно.
– Скажем, играли, а это получилось случайно.
Мэтью с отсутствующим видом поводил языком от щеки к щеке.
– Правильно. Так и поступим. Только сначала избавимся от ружья. Здешнее озеро слишком очевидное место – его выловят. В лесу тоже негде. Придется ехать в Моннахе – бросим в воду или где-нибудь зароем.
Моннаха – еще одно горное озеро в Свангамах, а также название окружающего его государственного парка в семи милях от нас. Мы иногда ездили туда, хотя оно не очень отличается от нашего, как и пейзаж от нашей горной цепи. Но бывало настроение, когда хотелось размяться, прокатившись по новой дороге, и мы изо всех сил давили на педали.
Почувствовав, как подкашиваются ноги, я уронил воздушку рядом с велосипедами и сел на камень. Запрокинул голову, чтобы втянуть воздух, чуть не ослеп от солнца, а когда прищурился, над головой проплыло темное пятно. Я сразу понял, что это было, хотя не мог хорошо рассмотреть. И в это мгновение ясно осознал, как нужно поступить.
– Пошли, Хитрюга! – Мэтью потянул меня за руки.
И тогда я снова увидел это пятно: ниже над дорогой. Гриф-индейка, крылья широко распростерты, тело приплюснуто, словно птица скользила по зеркальному стеклу. В то время я считал этих птиц летающими вампирами, воображал, будто их костлявые тела в плюмаже перьев бороздили воздух в поисках вкуса крови.
Моргнув на солнечный луч, я представил, как стервятник пикирует на труп Ханны, красная морщинистая голова поворачивается на тонкой шее, и бледный клюв раздвигает волосы, как это недавно делал веткой Мэтью.
Выбитый глаз Ханны был путем наименьшего сопротивления, и я так и видел, как гриф вытягивает наружу, точно порванные резинки, жгуты плоти, глотает ошметки мозга, и загнутый клюв глубже и глубже проникает в череп.