– О да! – счастье горело во взоре послушника. – За то и замечен был я учителем моим и принят им.
– Ну что ж, – Посланник достал из узла баночки с маслами для умащения тела. – Если будешь верен мне и послушен, я дам тебе читать эти пергаменты.
– Не сомневайтесь во мне, отец, – порывисто заверил юноша.
Посланник улыбнулся и, протянув руку, потрепал юношу по волосам. Жест этот был непривычен юноше, но в тоже время приятен. Посланник еще не привык, что в этой суровой стране, да еще и в стенах обители, послушникам вряд ли доставалось много похвал и каких либо простых человеческих знаков симпатии.
– Пока буду я омываться, – распорядился он, – Развлеки меня разговором.
Он взял тряпицу и начал обтирать тело водой, смывая пыль дороги и усталость.
– Умным и великодушным был настоятель твой, – заметил он, видя, что от такой просьбы юноша растерялся. – Сердце его было добрым.
– Он был великим человеком в доброте своей, – отозвался юноша. – И почитал я его, как отца, и старался быть прилежным, угождать ему во всем и ни в чем не вызвать недовольства его.
– Но не всем здесь мил ты, как я заметил, – Саймей встретился с юношей взором.
– Зосим старше меня, – смиренно отвечал Арам, тут же растеряв все свое хорошее расположение духа. – И род его древнее и благороднее моего.
– Вот как, – задумчиво сказал Посланник. – Здесь в земле фарсов обычаи рознятся с теми, к коим привык я в Визасе. Хотя я читал, да и сам видел в прошлые свои приезды в вашу страну, что здесь происхождение твое определяет судьбу. Ты же из фарсов?
Юноша вздрогнул и опустил глаза. Посланник удивился. Догадаться о происхождении Арама труда не составляло. И дело даже было не в том, что он носил фарсское имя. Юноша был худым и высоким, его черные волосы вились, глаза юноши были темными, да и черты лица не оставляли сомнений в его происхождении.
– Чем я обидел тебя? – спросил Саймей, обтираясь длинным белым лоскутом.
– Нет обиды в словах твоих, – торопливо произнес юноша. – Я запамятовал, что ты не из Лехема и вообще не из страны фарсов, хотя только что сказал ты мне об этом. Тебе не ведомо о роде моем и о принятых здесь порядках.
– Просвети меня, ученик, – мягко попросил Саймей, умащивая тело. – Конечно, если подобные разъяснения не слишком тягостны для тебя.
– Мой род давно смирился со своим положением, – сказал юноша, и голос его окреп, налился даже некоторой гордостью. – Во времена прихода к нам, недостойным, Господа нашего в обличии его земном, фарсы отвергли его, как посланника Небес.
– Это я знаю из истории, – кивнул Посланник, надевая ярко-серый талиф. –За то были прокляты они Пастухом, и проклятье до сих пор лежит на плечах их. Но чего стыдиться тебе, ученик, ежели ступил ты на путь истинный и уверовал?
– Я уверовал, как и предки мои, – горячо подтвердил юноша. – И за то не любим род мой фарсами. Мы отвержены народом своим, потому что свернули с пути предков на путь веры истинной.
– Что так и не принята фарсами, – понял Посланник. – Теперь ясна мне твоя история. Но уж поверь, я этим удивлен. Ведь многие дома и рода вступили на путь истинный.
– Да. И многие прокляты своим народом, – подтвердил Арам. – Есть легенда, что в тот миг, как умер для жизни земной Пастух, Истинный бог наш, в миг тот, как закрыло святило лик свой посередь дня, в миг, как порван был полог алтарный в Храме, Первосвященник фарсский прокричал: « Кто уверовал в стрелу огненную, тот проклят богом».
Посланник в изумлении смотрел на ученика. Это предание он слышал впервые, хотя часто бывал в Шалеме, говорил со старейшинами и торговцами пергаментами. Но никто прежде такого ему не рассказывал, а между тем эта легенда рождала много вопросов
– Ты удивил и порадовал меня, Арам, – наконец сказал Саймей. – Позже я попрошу тебя рассказать мне еще…А теперь….Что ты так смотришь на меня?
Юноша не сводил с него полного страха взгляда.
– Ты… – ученик осекся. – До слуха моего доносились слова об ожиданиях посланника Главы земного царства Церкви нашей. Но я…
– Не думал ты, что я явлюсь Посланником? – улыбнулся Саймей, и, вытащив из узла дорогую, покрытую росписью шкатулку, раскрыл ее и извлек перстень– массивную золотую печатку с огромным рубином.
– Прости мне невежество мое, святой отец, – юноша склонился в низком поклоне.
– Перестань, Арам, – благожелательно велел Саймей. – Эти почести не для меня. Мое место в тени, как часто любят напоминать мне завистники. Мало времени провожу я при дворе. Мне больше по вкусу путешествия во благо матери нашей Церкви. Преклонение твое мне ни к чему.
– Прости, отец, – юноша поднял на него взгляд. –Теперь я не могу понять, как мне вести себя.
– Просто, Арам. Как и прежде, пока ты не знал, кем я являюсь, – и Посланник весело улыбнулся. – Долго нам с тобой придется пробыть вместе, и ни к чему нам все эти церемонии.
– Как тебе угодно будет, – ученик робко улыбнулся в ответ.
– Именно так мне и будет угодно, – уверил его Посланник. – Послушай, как я уже сказал, я здесь могу задержаться. И ты мне будешь нужен постоянно. Ты бы мог быть при мне? И для моего удобства, и для благополучия твоего.
Юноша чуть опустил голову, но опять Саймей успел заметить выражение его глаз. В них почему-то промелькнул страх.
– Я благодарен тебе, отец, – все же сказал он спокойным голосом. – За такое предложение. И я согласен. … – и тут все же он решился откровенно поделиться своими мыслями. – Страшно мне было в покоях учителя моего в последнее время.
– Что же навлекло страхи твои? – спросил серьезно Саймей, присаживаясь за стол. Но тут же понял он, что не следует покамест задавать такие вопросы, чтобы не напугать мальчика еще больше. – До службы вечерней и трапезы не далеко, давай же лишь перекусим за разговором.
На низком столике, более подходящем для письма и чтения, стояло широкое блюдо с финиками, лежали хлеба, стоял графин с виноградным соком, второе блюдо было наполнено фруктами.
– Итак, поведай мне, ученик, – велел Посланник, разделяя хлеб. – Как же ты был избран учителем своим. Сдается мне и эта история будет мне интересна.
– Надеюсь, что прав ты, отец, – принявшись чистить гранат, заметил юноша. – Я и не думал о том, что жизнь моя свяжется с Домом Пастыря. Отец мой богат детьми, но потому он вынужден много трудиться, чтобы прокормить семью. Пока матушка моя и сестры ведут дом и огород, братья ездят по городам Эреца с посудой, которую изготовляет сам отец и старший из братьев. Я самый младший в семье. Но мне повезло. Я легко сам научился писать и читать, и как только мне пошел двенадцатый год, так приставил меня отец к ведению счетов. Там и нашел меня учитель, – улыбка озарила лицо Арама. – Он пришел расплатиться за утварь, что отец для общины ваял. У учителя уже тогда было слабое зрение, вот я ему и помог. Он тогда так удивился! Позже он еще навещал нас, и всегда находил время поговорить со мною.
– Когда же он взял тебя к себе? – спросил Саймей.
– Два года тому назад. Это произошло во второй декаде тишрея, – сказал юноша. – Было мне тогда четырнадцать.
– Что ж, прав я оказался, – сказал Посланник, пробуя финики. – История твоя увлекательна. Ты хороший рассказчик. А скажи мне, ученик, много ли за тебя смог отдать отец в общину добра?
– Ничего, – тихо, понурившись, сказал Арам.
– По истине, велик в доброте своей был настоятель, – довольно заметил Посланник.
Общины жили за счет выкупа, который платили семьи за своих детей, посвятивших жизнь Богу. Что-то в этом казалось всегда Посланнику не верным. Он больше ценил ум, чем богатство. Возможно, он так размышлял потому, что сам никогда не знал ни в чем отказа. Но рассказ юноши и правда был для него интересен не только из-за возможности поразмышлять о том, как по-разному складывается жизнь. Это давало новые знания об отце Иокиме. Уже двоих встретил Посланник в общине, кто был благодарен погибшему настоятелю за доброту. Причем оба они искренне отзываются об умершем. Так что добрые дела, похоже, были для настоятеля не показными. Наверняка так пойдет и дальше. Тогда задавать кому-либо вопрос о возможных неприятелях отца Иокима в общине будет неуместно.