– Думаешь, справимся? – спросил Волков, в первый раз, наверное, всерьез советовавшийся со слугой.
– Эх, господин, – осклабился Ёган, – вы думайте, как мечом махать да ведьм палить, а в мужицком деле я разберусь. Всю жизнь им занимаюсь.
– Ладно. – Волков вздохнул, захлопнул сундук и запер его на ключ. – Давай спать, на рассвете встанем.
– Давайте, господин, – согласился слуга, – сейчас только вещи к прачке занесу и тоже лягу.
Он ушел, а кавалер запер дверь и завалился в кровать, которая была далеко не так хороша, как та, на которой он спал в Хоккенхайме. Но человеку, который много лет спал на солдатском тюфяке или на земле, и такая кровать счастье. Хоть и волновался он, хоть и думал о завтрашнем дне, но заснул сразу, как и положено бывшему солдату.
Глава 2
На заре он велел принести себе в покои завтрак. Пригласил офицеров, а Максимилиана послал в замок узнать, когда курфюрст его примет.
Еще в Хоккенхайме Волков безвозмездно выдал Рене и Бертье деньги, видя их бедственное положение. Он считал укором себе, что его офицеры ходят в разорванных солдатских башмаках и что колеты у них в локтях и на манжетах протерты. А на их шляпы он и вовсе смотреть не мог. Оттого и не поскупился, выдав им в подарок по пять талеров. Денег у него были целые сундуки, пока их попы не отняли. И если взрослый и умудренный опытом Арсибальдус Рене потратил полученное с толком и теперь выглядел вполне прилично, хоть и небогато, веселый и голосистый Гаэтан Бертье поступил как минимум оригинально. Вместо нового колета он накупил себе рубашек с тончайшим кружевом, вызывающие красные сапоги выше колен и роскошный алый кушак. И теперь поверх растрепанных манжет и воротника у него торчали роскошные кружева, а видавшие виды широченные зеленые панталоны никак не гармонировали с красными сапогами и кушаком алого шелка. Ничуть не смущаясь, решение он нашел с солдатской простотой, напялив на себя кирасу – изрубленную и кое-где помятую, но зато начищенную до зеркального блеска.
Как ни странно, но Рене и Брюнхвальд также явились к завтраку в кирасах. Поразмыслив, Волков решил, что это даже неплохо. Он, конечно, пойдет на прием без доспехов, но эти кирасы подчеркнут серьезность его людей. Правда, кавалер надеялся, что веселый Бертье не осмелится на прием к герцогу надевать свою рваную шляпу.
И когда они ели молодой сыр, топленое молоко, белый хлеб и окорок, прибежал Максимилиан и рассказал им:
– Поначалу меня в замок не пускал сержант. – Юноша с трудом переводил дух. – Но как я сказал, что меня послали вы и что вас пригласил барон, так сразу пустили и сказали, где найти хозяина. Думал, он еще спит, а он не спал, я ему сказал, что вы ждете дозволения герцога, а он в ответ, что ждать не нужно, а нужно через час прийти в трапезную и, пока герцог завтракать будет, он вас представит.
– И все? – спросил Волков, чувствуя, что от волнения начинает гореть лицо.
– Нет, еще сказал, что вопрос ваш у него решен, – выпалил Максимилиан. – И чтобы вы не волновались. Сказал, что все будет по уговору.
– А что же за вопрос? – Пылкий и шумный Бертье даже усидеть не мог на стуле, вскочил. – Ну, кавалер, расскажите!
Волков не говорил офицерам о награде, вернее, говорил, что награда будет, но не уточнял, какая именно. Даже Брюнхвальду, кажется, про землю не обмолвился.
– Узнаете, господа, – ответил он с напускным спокойствием, хотя у самого кипела кровь от волнения. – Придет время, и узнаете.
Кавалер даже смог улыбнуться.
– Вот какой же вы холодный человек! – восхитился Бертье.
– Хладнокровие – очень важное качество для офицера, – нравоучительно заметил ему Рене. – Вам, Гаэтан, есть чему поучиться у кавалера.
Но Волков только с виду казался спокоен, на самом деле он волновался. Так волновался, что расхотел заканчивать завтрак и, чтобы избавиться от гостей, крикнул:
– Ёган, подавай одеваться!
Гости тут же встали и пошли из покоев, а Ёган принес от прачки чистую и лучшую одежду господину. Кавалер оделся и стал придирчиво осматривать себя, пока слуга держал перед ним зеркало. Колет, шитый серебром, был изумителен, бархатные панталоны в меру широки. Сапоги решил не надевать: до замка недалеко, поедет в туфлях, авось грязи нет, не запачкается.
Перед отъездом Волков решил взглянуть на своих людей и остался ими доволен. Даже неряха Сыч и тот был чист и гладко выбрит. А уж Максимилиан и вовсе оказался образцовым знаменосцем. Видно, Карл Брюнхвальд проследил за тем, как выглядит сын.
Так и поехали. Дорога была не крута, но все время шла в гору.
Волков и офицеры разглядывали замок герцога и пришли к выводу, что в нем легко можно разместить и тысячу солдат. Все сошлись во мнении, что этот замок штурмом не взять и что просидеть под ним можно годы – и осада будет без толку.
Мост был опущен, решетка поднята. Едва Максимилиан крикнул, что едет кавалер Фолькоф, офицеры и люди его, сержант сразу отошел с дороги, пропуская их и указывая рукой:
– Езжайте к восточной коновязи. Там гости ставят коней.
* * *
Большой двор был вымощен ровным камнем и на удивление чист – даже под коновязями чисто, словно лошади тоже поддерживали чистоту. Такого Волков не видал ни при дворе де Приньи, ни при дворе архиепископа. Остальных это тоже поразило. Стены были выбелены, двери в образцовом порядке, словно новые.
Тут же во дворе их встретил мажордом – немолодой муж солидного вида, опиравшийся на трость с серебряным набалдашником. Кроме дорогой приметной трости о важности этого человека говорила не только добрая одежда, но и золотая цепь гульденов на двадцать.
– Я прибыл по приглашению барона фон Виттернауфа, – сказал Волков, бросая повод Сычу.
– Барон дожидается вас, – с едва заметным поклоном величаво отвечал мажордом.
– Ишь ты, серьезный какой, – тихо сказал Ёган, – и не поклонится даже толком.
– И не говори, боится, спина переломится, – согласился с ним Сыч, с интересом разглядывая цепь мажордома. – Вон сколько золота на себе носит, важная, видать, птица.
Они с Сычом так и остались при лошадях.
Остальных мажордом жестом пригласил следовать за ним. Шел он, подлец, так, что Волков едва поспевал – непросто ему было хромать по высоким и вычищенным ступеням, которые вдобавок никак не кончались. Подъем – коридор, подъем – коридор. Подъем – длинный коридор. Кавалер покрылся испариной, сжал губы в нитку. Ногу на ступенях стало выворачивать, словно он уже целый день ходил, ступать на нее было все тяжелее. Но просить мажордома не спешить он не хотел. Не к лицу рыцарю Божьему выглядеть немощным. А вот по шее мажордому так и подмывало накостылять хорошенько, только вряд ли бы выгорело, ибо угнаться за ретивым мужем не было никакой возможности. Да и догони его Волков – сдержался бы. Ничего, потерпит, не для того он здесь, чтобы слуг герцога задирать. Вот и шагал он за мажордомом, сопя и стискивая зубы. Терпел боль в ноге и обиду в сердце.
Наконец они пришли. Наверное, на четвертом этаже замка, в гулкой зале, с большим столом и огромным камином, мажордом остановился у больших дверей. Трижды стукнул в них тростью.
– Рыцарь Фолькоф к вам, барон! – звонко крикнул он.
– Проси, – донеслось из-за двери.
Волков подумал, что и герцог там, внутри, быстро вытер пот с лица и пошел к двери, стараясь не хромать сильно. Мажордом услужливо открыл ему дверь, хотя это и должен был делать лакей. Жестом пригласил его войти, но бесцеремонно задержал офицеров, что собирались следовать за кавалером. Те послушно остановилась. Стали разглядывать гобелены на стенах. А Бертье не постеснялся, взял со стола стеклянный кувшин, потряс его и радостно сообщил:
– Господа, вино!
Рене, Брюнхвальд и Максимилиан ничего ему не ответили и смотрели на него осуждающе. Бертье вздохнул и поставил кувшин на стол.