Черное и Белое - Заврин Даниил

Даниил Заврин

Черное и Белое

Часть первая

Двое

Крик, раздавшийся среди ночи, был не столько громким или долгим – нет, он был скорее запоминающимся и резким, удачно соответствуя словосочетанию «рвать глотку». А потом он оборвался, чтобы через пару секунд продолжиться снова. И так по нарастающей. Пока наконец не засветились почти все окна дома номер двадцать на Воскресенской улице.

Затем послышались женские крики, куда более привычные человеческому уху. И так около часа, пока наконец возле дома не остановилась черная машина с изящными белыми полосками по бокам. Пассажиров было немного. Всего три человека. Но зато какие!

Самый высокий из них носил простую, удобную одежду, несколько напоминавшую военную, судя по всему сшитую на заказ. Мужчина был строен, коротко стрижен, крепок и, со стороны казалось, что чуть ли не на голову выше двух других, куда более скромных по габаритам. Выйдя из машины, он посмотрел наверх и по сторонам. Потом жестом сделал знак, чтобы вышли остальные двое. К слову сказать, он выполнял ещё и роль водителя. К несомненно имеющейся роли охранника.

Второй был, как уже сказано, поменьше, но зато куда интереснее. Хотя бы по той причине, что носил монашескую рясу, только не православную, как все привыкли, а с белым воротничком, который выдавал в нем католического священника. Открыв двери, он также посмотрел по сторонам, но прикрывать их не стал, видимо, выпуская последнего члена экипажа. И, наверное, самого странного из всех.

Невысокий, худой, с взъерошенными волосами, татуированный – он даже впотьмах создавал неприятное ощущение свечения, от которого хотелось закрыться. Более того, казалось, что от него идет какой-то непонятный пар, никак не сочетающийся с привычным понятием человеческой природы. И все же это был именно человек. С двумя руками, ногами, разве что неприятный. С такой поганенькой аурой.

Снова раздался крик – женский, прибавивший несколько включенных окон. Потом тишину разорвал ещё и уже знакомый нечеловеческий, потом снова женский и наконец они слились воедино, доводя ситуацию с ночным покоем спального района до полного абсурда.

И священник, и охранник намек уловили быстро, точнее, не столько охранник, сколько священник, который явно захотел подняться. Но вот чёрт, а именно это слово больше всего подходило к этому татуированному, невысокому взъерошенному брюнету, явно не торопился. Более того, он демонстративно закурил, добавляя большое облако в ночную, летнюю жару. Священник с хлопком закрыл двери и быстро подошел к своему то ли напарнику, то ли помощнику, то ли черт знает к кому.

Выслушав первый заход церковника, взъерошенный лишь покачал головой, что— то возразил, но сигарету не бросил, продолжая демонстративно украшать темноту огненным кончиком и явно наслаждаясь процессом. Но опять же, судя по всему, священника он побаивался, так как себя, в отличие от него, вел куда более сдержанно. Оставалось непонятным лишь почему в это не вмешивается охранник, стоявший неподалеку. Ведь, исходя из комплекции, заставлять кого-либо что-то делать должен был именно он.

Тем временем сигарета лохматого потухла. Ровно как и ощущение стабильности, так как возобновившиеся крики уже начинали понемногу сводить с ума. Больно уж противные, нестандартные, такие какие не должны быть в спальных районах. Даже можно сказать откровенные.

Тут двери подъезда открылись, и все три бойца вошли внутрь, медленно подымаясь на нужный этаж. Первым шел охранник, вторым – священник. Третьим чертыхающийся татуированный брюнет, никак не желавший мириться с отсутствием нормального, работающего лифта.

Крики наконец стихли. Причем ровно в тот момент, когда все трое вышли на небольшую площадку перед дверью. Охранник позвонил в дверь – тишина. Он постучал. Снова тишина. Черт развел руками и, вопросительно посмотрев на остальных, потянулся за ещё одной сигаретой. Только вот священник не дремал и, моментально перехватив руку, заставил курильщика скривиться от боли. Взвизгнув, черт выдернул её, прошипев что-то явно ругательное.

Тут двери открылись, и на пороге показалась взлохмаченная седая бабка, испуганно переводящая взгляд то на одного, то на второго, то на третьего. Потирая несчастную руку, татуированный черт недолго думая вошел внутрь, заставив несчастную старуху прижаться к двери. Но даже не столь резкое хамство сыграло здесь роль, нет. Больше всего внимание ушло на слабый пар, идущий от этого невысокого, злого человека.

Священник по-доброму улыбнулся и положил руку на плечо женщине. В его глазах читались умиротворение, смиренность, желание помочь. Он словно практиковался в таких взглядах каждый день – настолько эффективно это подействовало на старуху, сразу же переставшую следить за чертом, прошедшим внутрь её «квартирных покоев».

Сверху послышался шум. Открылись «любопытные» двери. И охранник, до этого не принимающий никакого участия, тут же выполнил несколько простых, но очень эффективных трюков. Таких как захлопывание «любопытных» дверей ногой и звучная команда наверх, упреждающая о неправильном трактовании собственных сил, в данной ситуации. Эти два действия были выполнены почти одновременно и филигранно четко, сразу же произведя необходимый эффект.

Снова раздались крики. Снова нечеловеческий, только куда более сильный, чем в тот раз, когда все трое стояли на улице и куда сильнее того, что был вначале. Исполнителю явно было больно, и метнувшая напуганный взгляд женщина хотела было ринуться внутрь, но священник галантно, но в то же время твердо удержал ее, привычно мягко улыбаясь.

Слова. Они были подобны колыбельной, исходя из его уст. Он был сдержан, спокоен, мягок в исполнении и главное – не давал её взгляду гулять. Таких священников, судя по всему, очень мало, раз они приезжают из заграницы. Ведь католиков в России нет. А ещё он знал русский и знал хорошо, так как старуха периодически кивала, полностью попав под его умиротворяющую власть.

А тем временем крик, доносившийся из глубин квартиры, резко изменился, перейдя на привычный женский. Священник ослабил хватку, и старуха побежала внутрь, едва не сбив невысокого черного парня, возвращавшегося из квартиры.

Потный, со слипшимися волосами, он устало облокотился о стену, шаря по карманам в поисках привычной заразы. Священник не мешал – ждал, с интересом его разглядывая. Татуированный, уловив его взгляд, оскалился, но, найдя сигарету, отвлекся, с неимоверной жаждой поднося её ко рту. Священник вытащил зажигалку и помог прикурить.

Черт блаженно затянулся. Казалось, что это было единственным к чему он всё это время стремился, плавно отдаляясь и от подъезда, и от своих напарников, и от женщины со старухой с их кричащими проблемами. Прикурить – вот чего он жаждал более всего на свете. По крайней мере, сейчас.

Священник ждал. Потом посмотрел на охранника. Тот указал на часы. Блондин, а цвет волос у священника был именно такой, кивнул. Словно достучаться до черта мог лишь он, а не этот здоровенный мужик-охранник, из-под кожаной куртки которого торчал пистолет.

Наконец татуированный закончил. И, обходя католика, стал медленно спускаться по ступенькам. Видимо, он выполнил свою работу и пришло время возвращаться домой, где бы он у него ни был. Священник пошел следом, ни на секунду не выпуская его из виду.

Снова раздались крики. И священник, и охранник тут же оглянулись, увидев уже знакомую старуху, вышедшую в коридор. Проклятия, проклятия и ещё раз проклятия – вот что посыпалось из неё. Охраннику даже пришлось стать между ей и священником, вмиг изменившим умиротворённое лицо на озабоченность. Старуха явно хотела крови и явно не своей. Только вот помочь бабке никто в её беде не мог. Это читалось во взгляде обоих, с той лишь разницей, что охранник выражал это грубо, а священник мягко, оставив своему подопечному шанс уладить возникшую проблему самому.