* * *
Все говорят: «Италия, Италия!», а таких дождей не бывает и в Риге. Позавчера с 6.00 до 22.00, и сегодня весь день. На Тирренское море я плевать хотел. Но не плюнул, правда, не вышло, потому как видел его, море то есть, только издали. Оно синее, небо над ним обычно тоже, песок почти черный – но не от грязи, а от какого-то, надо полагать, необходимого пигмента. Так что итальяшки прекрасно на нем лежат и не пачкаются.
Рим – город обширный, с большим количеством жителей, и по своему международному значению не уступает крупнейшим городам мира. Однако в географическом положении сильно проигрывает Вене, тоже большому, но немножко поменьше, городу. Потому что Рим стоит как бы в тупике, у самого моря, а к Вене можно подъехать со всех сторон. Мы, например, подъехали с юга, хотя приехали с северо-востока. Как это получается – не знаю. Может быть, нужно было обмануть врагов. А то, что они существуют, сомневаться не приходится: когда мы уезжали из Вены в Рим (снова с вокзала Зюйд, но это уже было по-честному), около каждого еврейского вагона стоял автоматчик. Я позвал посмотреть на них Райку, а старик Файвуш из соседнего купе сказал мне на ухо: «Не надо никого звать никуда. Их тут не один с автоматом, их тут не два. Их тут две хорошие сотни». Остальные 198 охранников, видимо, были на совесть спрятаны. На итальянской границе вышколенных и строгих австрийских жандармов сменили карабинеры, которые тут же сели в тамбуре на пол и стали с криками играть во что-то вроде подкидного дурака. Евреи их совсем не боялись и даже ругали за нечистоплотность и развязность. Одесситы, правда, не боялись и австрийцев. Когда в Вене поезд свистнул первый раз и автоматчики полезли в тамбуры, перрон совсем опустел, и все вдруг увидели у колонны одинокий, перетянутый веревкой, саквояж. Раздался леденящий душу крик: «Цей цемодан?!?!», и по коридору пронесся голый по пояс старик. Седые волосы на его груди развевались, изо рта торчало что-то вкусное. Он с маху сшиб довольно крупного капрала и уже на ходу поезда, под радостные клики единоплеменников, втащил чемодан.
* * *
Дорога Брест-Вена была довольно беспокойной: то и дело проверяли билеты, визы, декларации на доллары. Раза три за ночь заходили чехи, раз пять – поляки.
Что касается пути Рига-Брест, я думаю, вы все знаете от Маки и Васьки. В Минске нас очень хорошо встретили ребята, Гриша просто очень хорош – приятный и умный парень. Олег Павлович Молокоедов, правда, пострадал в Минске, неудачно ушиб об рельс харю. Издержки. С лица не воду пить. И даже не водку.
Таможня прошла нормально, хотя почему-то вернули все фотопленки. У второго рижанина задержали колбасу, которую у нас пропустили, но зато разрешили везти пленки. Ладно, друг Горацио, много есть всякого на небе и на земле, как говаривал покойный Гамлет.
Вырубились почти сразу, и так бы и спали, да тревожили пограничники и таможенники братских стран. Неизгладимое впечатление произвела чехословацко-австрийская граница. К Вене подъезжали поутру.
Когда поезд въехал в улицы, Илья Шнейдер, второй рижанин, стал возле меня у окна и, толкая локтем в бок и лихорадочно и мелко облизываясь, спросил: «Река какая?».
Я сказал: «Дунай». Он двинул меня локтем посильнее и сказал мне весело: «Дунай». После этого разговора он долго разглядывал деревья вдали и, понизив голос, благоговейно спросил: «Кипарисы?» Я сказал: «Пирамидальные тополя», и тут же пожалел об этом. По-моему, он разлюбил меня в этот момент.
* * *
В Вене жили, как водится, в «Zum Türken» на вполне респектабельной улице Peter-Jordan-straße. Район немного напоминает Межапарк – зелень, да особняки. Посольский район. На нашей улице были посольства Австралии, Таиланда, Филиппин, а через дом от отеля – Объединенных Арабских Эмиратов. Славное соседство. А автоматчика ни одного. Может, конечно, сотни две прятались в кустах. Хорошие.
Бросили шмотки и пошли гулять. Доехали до центра и шли кварталов восемь, прежде чем встретили живого человека. Было воскресенье, а порядочный австриец в воскресенье не шастает по улицам, а ест свой штрудель zu Hause. Зрелище жутковатое – огромный мертвый город. Красивый очень, старыми районами напоминает старую Ригу. (Так и сравниваем все время, не знаю, до каких пор будет так, ведь нет еще и месяца. Вчера ехали на автобусе в Риме мимо какой-то туристической конторы, и среди плакатов, зазывающих в Париж, Буэнос-Айрес, на Азоры, вдруг – Домский собор и Rīga. Ёкает. А еще – даже гордость: вот, мол, рядом с таким-то! Не Москва или Питер, а Рига. Хотя это, конечно, случайность – просто плакат красивый.)
Пробыли в Вене с утра 4-го до вечера 8-го сентября. Один день полностью почти провели в ХИАСе, поимев предварительную беседу с парнем из СОХНУТа. Никакого давления, только вежливое предложение, а после нашего вежливого отказа – его вежливое сожаление.
Потихоньку здесь – в Вене, Риме, Остии – каждый еврей считает, что по пересечении границы его уже, незаметно и коварно, начали объегоривать. Потому Запад, акулы. Это святое чувство великолепно уживается с плевками назад. Апогей достигается в ХИАСе, когда дают подписать бумагу о том, что ты обязуешься отдавать долг (в первый год по 15 долларов в месяц, дальше по 30). Один так и сказал: «Ну вот, началось», припомнив, видимо, кое-что о сионизме, международном империализме и ихних путах. (Подписание это – приятный акт. Помните, обсуждали не раз сомнительность существования задарма и вытекающие из этого моральные неудобства. А так – что-то вроде джентльменского соглашения.) Кроме того, каждый считает долгом сказать о том, что все дорого, что дают мало денег, что отель мог бы быть и получше, что у них могло бы быть побольше порядка. И все это – при полной готовности увидеть кипарисы на широте Вены, непуганых жирафов на улицах, золотые груши на вербе и голых девочек в табачных киосках.
Что до голых девочек, то, понятное дело, мы тут же бросились на них смотреть. Было, как я уже говорил, воскресенье. Все пустовало, музеи закрылись в 13.00 (а жаль, т.к. по субботам и воскресеньям они бесплатные), и мы, послонявшись, пошли в кино. Фильма «Verbotene früchte der Erotik», что я с легкостью перевел как «Запретные плоды эротики». Фильма шведская, с сюжетом и претензией. Дескать, школьница (зад – с двустворчатый шкаф) гуляет с парнем, никаких утех с него не имеет и через это грезит об утонченных любовных радостях. Все грезы – в натуральную величину и в профессиональном исполнении.
Билеты стоят от 25 шиллингов (1–2 ряды) до 50. Заняты были первые 4 ряда – такими как мы неимущими и пацаньем, и ряда три в конце – респектабельными старичками. Фильм оживленно комментируется вслух – жаль, непонятно.
* * *
Главная радость в Вене – ейный музей. Прорва Рубенса, Тинторетто, Тициана, Веласкеса. Целый зал Рембрандта. Довольно много Дюрера, Гольбейна, Ван-Дейка, Хальса. Впервые прочувствовал, что такое Кранах – этакой пронзительной наивности художник. Две картины Босха – правда, не лучшие. Есть отличные, доселе вовсе мне не известные – Арчимбольдо, Франческо де Монкадо, Бургкмайер. И – наконец, вершина – зал Брейгеля. Отборнейшие вещи, числом 15: «Избиение младенцев», «Крестьянская свадьба», «Вавилонская башня», «Несение креста», «Война масленицы с постом». И совершенно потрясающая – «Охотники на снегу». Если на нее долго смотреть, можно понять, как надо жить.
Съездили в Шёнбрунн. Замок – так себе для того, кто видел Зимний и Екатерининский. Парк роскошный. В парке – кафе. В кафе – пиво. Это для меня – пиво. Для Райки – кофе. (Очень вкусный. Но что вытворяют с кофием в Италии, – не передать: выдают чуть больше столовой ложки в высоком стакане, так что добрая четверть густого варева оседает на стенки – принцип папиросного мундштука. На вкус ближе всего к хинину, но, говорят, сильно тонизирует. Я думаю, затонизирует, если выпить граммов триста. А от той лилипутской дозы остается только горечь – на губах и в душе. И самое поразительное – все пьют и писаются от радости. Страх берет, когда видишь, как солидный владелец магазина, небось, отец семейства, в обеденный перерыв скачет зайчиком через лужи в бар напротив, а потом скачет тем же зайчиком, но помягче, обратно с тремя каплями этого лекарства.)