– Хотя, знаете, в ней что-то есть, – добавляет брюнетка, складывая руки на груди. – Она естественная, живая, как на фотографии. Если бы я не стояла так близко, то не рассмотрела бы мазки. Наверное, подобного эффекта очень сложно добиться? Вы используете фотопечать?
– Нет, работаю только с натуры, – быстро отвечаю я, отрицательно качнув головой.
– Почему? – красивые естественной формы брови приподнимаются в удивлении. – Нет ничего зазорного, чтобы пользоваться современными технологиями.
– Кто видит человеческое лицо правильно: фотограф, зеркало или художник? Этим вопросом задавался Пикассо. – Раздвигаю губы в широкой улыбке, позволяя любопытной леди попасть под мое обаяние.
– У вас наверняка нет ответа.
Она выразительно скользит взглядом по стоящим вдоль стен полотнам с изображениями стройных обнаженных красавиц, искушающих своими совершенными телами, иногда шокирующих или вгоняющих в краску. Некоторые из них вызывают недоумение или неприятие, но объединяет все работы один отличительный признак: лица девушек скрыты волосами либо чем-то еще или же попросту размыты.
– Вы же не рисуете лица, – посмотрев мне в глаза, заявляет гостья.
– Я пишу, моя дорогая, – снисходительно улыбаюсь я. – Рисуют дети.
– Любите Пикассо? Разве не ему принадлежат слова: «Каждый ребенок – художник. Трудность в том, чтобы остаться художником, выйдя из детского возраста»? – Она явно довольна собой, судя по триумфальной улыбке, сопровождающей цитату гения.
– Разбираетесь в живописи и художниках? – нахмурившись, интересуюсь я, присматриваясь к брюнетке более внимательно. Разрывая зрительный контакт, девушка снова смотрит на картину, а я на ее красивый профиль, слегка сморщенный носик и поджатые губы, покрытые розовым перламутром.
– Здесь невозможно дышать. Как вы работаете? – втянув воздух тонкими ноздрями, жалуется гостья. Распространенный вопрос. На самом деле я давно привык к запаху краски и растворителя.
Невозмутимо пожав плечами, направляюсь к окну, на подоконнике которого и позировала мне Шалунья, распахиваю его, постоянно ощущая на себе изучающий взгляд карамельных глаз. А когда снова поворачиваюсь, брюнетка переводит его на смятую постель, расположенную в небольшой нише, и остатки вчерашнего пиршества на прикроватной тумбочке, включающие в себя не только пустые бутылки, бокалы, но и специальные трубочки и дощечки для кокаиновых дорожек.
Когда наши с незваной гостьей взгляды встречаются, я ощущаю ее резкое охлаждение ко мне. Мне плевать. Я не собираюсь оправдываться.
– Наверное, пришло время представиться, – деловито начинает она, протягивая мне руку. – Сальма Рами, я репортер из Нью-Йоркского отделения Art Newspaper. Интервью было назначено на три часа.
Черт, журналист. Этого только не хватало. Пытаюсь припомнить, звонил ли мне кто-то насчет интервью. Нет, точно нет, я бы не забыл. Скорее всего, мисс Рами договаривалась с Маркусом, а тот не соизволил мне сообщить. И главное, не выставишь ее теперь.
– Как вы вошли, мисс Рами? – прищурившись, спрашиваю я.
– Дверь была не заперта. Я несколько раз звонила, но музыка гремела так, что прохожие на улице глохли. Соседи случайно на вас не жалуются?
– Что? – сдернув перекрученную бандану с волос и запуская пальцы в отросшую за последние полгода шевелюру, рассеянно спрашиваю я.
– Соседи не жалуются?
– Нет, я их не видел.
– Как это? – открыв рот, изумленно выдыхает Сальма Рами.
– Комплекс новый. Не все квартиры еще распроданы, – поясняю отстраненным голосом, мучительно размышляя над тем, куда же посадить очаровательную журналистку. Стулья завалены закупленными накануне коробками с масляными красками и инвентарем. Пополнил запасы впрок, так сказать. После выставки заказы посыплются один за другим. Творческий беспорядок для квартиры-студии и по совместительству мастерской – повседневная норма. Но куда же, черт возьми, мне ее посадить? Не на постель же со следами вчерашнего грехопадения балерины с солнечным нимбом ее сажать? Жутко представить, что мисс Рами напишет потом обо мне в своей газетной колонке. Черт, я же неоднократно говорил Маркусу, что не хочу никакой шумихи и никакой прессы.
– Вы здесь живете, мистер Престон?
Похоже, интервью уже пишется. Киваю, раздраженно стиснув зубы. Скинув со стула пакеты и коробки, стелю сверху портьерную ткань, сдернутую с одной из картин, и, поставив его в центр комнаты, предлагаю мисс Рами присесть. Сам отхожу к окну, облокачиваясь на пресловутый подоконник, увековеченный в портрете Шалуньи.
– Я так понимаю, что предложения кофе или чая не будет? – с сарказмом спрашивает Сальма, опускаясь на стул, положив сумку на колени и закидывая ногу на ногу.
– Это обязательная часть интервью? – в тон ей парирую я, скользнув взглядом в ложбинку между грудями. Уверенный C или даже D – или просто много пушапа?
Заметив, куда я так настойчиво пялюсь, мисс Рами застегивает нижнюю пуговку. Интересно, что охладило ее первоначальный интерес? Смятая кровать или дощечки для кокса?
– Нет. Просто спросила, – натянуто улыбается Сальма. – Так понимаю, вежливость это не про вас.
– У меня нет кофе. Я покупаю его на вынос в кофейне за углом. Но могу предложить виски.
– Спасибо, но воздержусь, – отрицательно качнув головой, она открывает сумочку и извлекает оттуда диктофон и небольшой полароид. – Я сделаю несколько кадров? Может, хотите переодеться? – окинув меня критичным взглядом, интересуется журналистка.
– Никаких фото, – резко отвечаю я.
– Мое время ограничено, но я готова подождать, если вам нужно привести себя в порядок.
– Никаких фото, – повторяю категорично. Недовольно сдвинув брови, она какое-то время с недоумением смотрит мне в глаза и, сдавшись, убирает камеру обратно.
– Как скажете, – девушка явно недовольна моей несговорчивостью. – Это скромность, отсутствие тщеславия или особый пунктик?
– Понимайте как хотите, – небрежно пожимаю плечами. – Можно я задам вырос, прежде чем начнем?
– Конечно.
– Чем обязан честью?
– Вы про интервью? – на всякий случай уточняет Сальма и, дождавшись моего кивка, дает неоднозначный ответ: – Все просто. Art Newspaper рассказывает читателям о предстоящих событиях в области искусства.
– В галерее будут выставлены не только мои полотна, – настаиваю я, не сводя с непроницаемого лица девушки пристального взгляда, улавливающего малейшую эмоцию.
– Об остальных участниках я писала раньше, к тому же вы новое лицо в художественной сфере. Ваши работы уже вызвали некоторый ажиотаж в узких кругах. Разве вы не заинтересованы в расширении круга почитателей вашего таланта?
– Владелец галереи не предупредил меня об интервью, – объясняю я причину своих вопросов.
– Вы бы подготовились? Закупили бы кофе, побрились и надели чистую одежду? – с сомнением спрашивает Сальма, в глазах появляются смешинки, улыбка смягчается.
– Сомневаюсь, – ухмыляюсь я. – Валяйте. Задавайте свои вопросы, мисс Рами.
– У меня есть заготовленный список, но я пока его отложу, – задумчиво произносит журналистка, изящно откидываясь на спинку стула и стреляя в меня темным внимательным взглядом. – Мне кажется, что стандартный подход не совсем уместен в данном случае. Давайте вы просто расскажете о себе, а потом мы перейдем к вопросам.
– Что именно?
– Самое основное. Кратко. То, что должны знать потенциальные покупатели ваших картин о вас как о художнике, творце и человеке, – поясняет она.
– Хорошо. Без проблем, – скрестив руки на груди, непринужденно соглашаюсь я. – Итак, что вам нужно обо мне знать? – приподняв бровь, посылаю мисс Рами чувственную улыбку.
Она вопросительно хмурится, не показывая смущения, однако я замечаю на точеных скулах розовые пятна.