Эви живет в доме «Парсонс» четыре года. Может, ей плевать, оглохнет она или нет.
Моя ночь здесь сегодня будет седьмой по счету. В этих стенах мир словно ускользает и меняет форму. Я смотрела, как умирает мать. И несмотря на то, что я видела, как ее гроб опускают в землю, я все еще жду, что она войдет в дверь и скажет: «Рейчел, собирай вещи, мы уезжаем. И почему ты до сих пор не сдала все экзамены?»
Переворачиваю страницу учебника по математике. «Клэйборн Преп», куда я собираюсь на следующий год, не примет табель успеваемости с кучей долгов. Я пропустила все итоговые экзамены в ту неделю, когда умерла мама. Мне позволили сдать их в течение летней сессии. И теперь мне не отделаться от домашки, и этой комнаты, и кружащейся головы. Пытаюсь еще раз разобраться с уравнением на странице. А затем слышу автомобильный гудок за окном.
Бросив карандаш, выбегаю из комнаты. Ступеньки лестницы покрыты коричневым ковролином, которому не удается скрыть грязь многих тысяч ног, прошедших здесь за несколько десятков лет.
Знакомая синяя развалюха припаркована у тротуара. Как только я выхожу, Хейз выбирается с водительского места. Я сажусь на грязном крыльце, а он садится рядом. Хейз обнимает своей татуированной рукой мои колени и опускает подбородок на бицепс.
– Добрый вечер, – говорит он.
– Привет.
– Ты не позвонила мне после. Я хотел услышать, как все прошло.
– Мой телефон перестал работать. – А если бы и нет, я все равно бы не знала, что сказать.
– Он тебе понравился? – глядит на меня искоса.
Я пожимаю плечами.
«Он мне всегда нравился».
– Было сложно. Мы оба были в ужасе.
– Чего ему бояться? Кроме меня.
– Хейз, – предупреждаю я. Мы дружим с тех пор, как во втором классе я врезала Адаму Льюису по заднице, чтобы тот оставил Хейза в покое. Хейз был моим верным другом все это время, хотя ему давно не нужна защита. Адамы Льюисы всего мира не захотят встревать в конфликт с девятнадцатилетней версией Хейза.
Теперь из нас я единственная, кто получает защиту. Когда мать госпитализировали, Хейз сидел рядом со мной. Пока с одной стороны я сжимала ее руку, с другой он сжимал мою. Вместе мы наблюдали, как ее тело проваливается все глубже в болезнь, с новыми трубками каждый день и шипящим вентилятором под конец. В течение трехнедельного испытания он возил меня в больницу и обратно домой. Когда я была слишком уставшей и слишком напуганной, чтобы оставаться одна, он ночевал на диване и пропускал школу.
Теперь Хейзу тоже приходится посещать летнюю школу, что, по сути, моя вина.
И в тот момент, когда конец настал, когда я сидела, как онемевшая, в его машине перед похоронами, он обнял меня и впервые поцеловал. Даже сейчас это странное чувство здесь, на этом грязном крыльце между нами, что-то непонятное, что-то изменилось. Хейз никогда не упускал случая обнять меня за плечи или подбадривающе похлопать по спине. Но теперь я ощущаю какой-то жар, исходящий от него, всегда, когда я рядом.
Прямо сейчас осознаю, что кончики его пальцев касаются моих голых коленей.
– Не понимаю, с чего папуля решил, что он может помочь, – говорит Хейз. – Этот человек опоздал лет на семнадцать.
«Я знаю!» – Злая Рейчел втайне соглашается. Конечно, я зла на Фредерика. Тем не менее Хейз не должен заставлять меня оправдываться за мое решение встретиться с ним.
Слежу, как пальцы Хейза нежно касаются моей коленной чашечки. В этом прикосновении проскальзывает любовь, которую я с трудом готова принять. Но еще в нем проскальзывает надежда. Я сжимаю его пальцы в своей руке, чтобы занять их чем-то. Затем меняю тему:
– Есть новости от Микки-Мауса? – Хейз ищет работу во всех тематических парках, надеясь приступить, когда мы наконец все сдадим.
– Пока нет. Мне интересно, как думаешь, какая там самая ужасная работа?
– Микки приучен к горшку? А Гуфи?
Усмешка появляется на его лице.
– Знаешь, у заключенных есть специальный код для подобной мерзости. «Код V» для блевотины. Они убираются «пыльцой фей», которая на самом деле опилки, перемешанные с углем.
– Гадость. Не стой под аттракционом «Космическая гора».
– Да уж. Рейчел, твой комендантский час через пару минут.
– Верно.
– Мы можем погулять завтра после школы.
Я качаю головой.
– Фредерик придет увидеться еще раз. – Его имя звучит забавно, когда я его произношу. Формально. Но я не могу называть его «своим отцом» вслух, когда, насколько я знаю, он никогда не называл меня своей дочерью.
У Хейза вытягивается лицо.
– Зачем, Рей? Тебе не нужна вся его чушь. Что бы сказала твоя мама?
Хейз и мать всегда удивительно хорошо ладили – даже после того, как Хейз перестал быть милым младшеклассником, набил татуировки и остался на второй год.
«Просто это Хейз. – Она вздыхала, узнавая последние новости обо всем, что он натворил. – Он через многое прошел».
Для меня Дженни Кресс была воинственным надзирателем, но Хейз был ее слабым местом. Это одна из вечных загадок моей жизни.
– Дженни сказала бы, что этот человек никто для тебя, – настаивает Хейз.
Я опускаю глаза на трещины бетонной дороги. Правда в том, что именно это мама постоянно и говорила. До той самой ночи, когда все изменилось.
– Это была ее идея, – говорю я медленно.
– Какая?
Мой желудок уже сводит. Я все еще не готова к тому, чтобы думать о последней неделе маминой жизни. Чтобы преодолеть каждый новый день, приходится забыть о тех безумных часах, когда врач всячески пытался продлить ее жизнь, а медсестры – коллеги мамы – приходили и уходили с обеспокоенными лицами.
– Той ночью, когда ты вышел купить молочные коктейли, потому что она сказала, что хочет перекусить. – Одно лишь воспоминание о ее больничной палате затягивает меня обратно на глубину того страха, в котором я барахталась. – Ни с того ни с сего она сказала: «Мы должны позвонить твоему отцу».
Тогда я пыталась отмахнуться от этой идеи. «Сейчас не время», – сказала я.
Но она ответила: «Мы уже упустили время». А затем она вздохнула, грустно, как никогда.
Это был тот самый момент, когда я осознала, как все на самом деле плохо. Каким-то образом я умудрялась оставаться позитивной до того дня, хотя никогда раньше не видела ее настолько больной. Несмотря на то, что она постоянно спала, а ее кожа была словно горячая бумага. Несмотря на то, что Ханна, соцработница, стала регулярно заглядывать к матери в гости.
До того момента я могла притворяться. А потом она выдала: «Мы должны позвонить твоему отцу». Это было самое страшное, что она когда-либо говорила.
– Мы не станем ему звонить, – снова возразила я, чувствуя, что меня вот-вот может стошнить.
– Звонить кому? – спросила Ханна, показавшаяся в дверях.
Так все и было.
– Ну, дерьмово, – произносит Хейз удивленным голосом. Он берет меня за запястье и нежно поднимает на ноги. – Но это не значит, что это хорошая идея. Что, эм, случилось между ними?
– Без понятия. Кроме очевидного. – Моя шея горит от намека на секс.
Однако Хейз лишь улыбается.
– Об этом я и так догадался. Думаешь, это была интрижка? Или они были парой?
Все, что я могу, – это покачать головой.
– Сколько бы я ни задавала вопросов, она говорила, что не знает его достаточно хорошо. Что он чужой человек.
Хотя я никогда до конца этому не верила. Мама, казалось, злилась на него так, как чужой человек не заслуживает. Или я принимала желаемое за действительное?
Мне ненавистна идея, что я – результат интрижки на одну ночь. Случайный ребенок.
Та ужасная ночь, когда мать сказала Ханне позвонить ему, возможно, была лазейкой – редким шансом задать вопросы. Но я этого не сделала. Боялась сорвать печать, что мой самый страшный кошмар станет явью.
Но он стал. Последними словами матери были: «Все хорошо, Рейчел».
Хейз поднимает руку, чтобы погладить меня по спине так, что меня это очень напрягает.
– Рей, ты не обязана встречаться с этим человеком снова, если не хочешь.