В эту странную могилу, случайно два года назад открытую для себя Вишаном, с постоянным упорством строго раз в четыре месяца закапывался ящик из красивого прочного сорта дерева, неизвестного полуграмотному Вишану – длиной в три метра и высотой в метр. Именно такой ящик и был откопан Вишаном и Дюфинёй в эту ветреную лунную ночь посреди обширного муниципального кладбища. Впрочем, для удобства Вишан всегда называл раскапываемые чёрные ящики «гробами».
– Тепло, как от печки! – удивленно произнес Дюфиня, прикладывая ладошки к крышке гроба. – Хорошо, наверное, лежать в таком теплом гробу, особенно зимой!
– Ты, видно, сам не соображаешь, что мелешь! – злобно и дико вытаращился Вишан на деверя.
А на деверя вдруг вновь накатила леденящая волна жуткого необъяснимого страха, заставив его желтые нечистые зубы отбить звонкую дробь.
– Да не дрожжи ты так, – несколько смягчился грубый Вишан, – мне самому тоже не очень весело. Недолго уже осталось. В машину все быстренько перетащим и через час уже водку дома пить будем. Так что не дрожжи и перестань стучать зубами, они у тебя не казённые, – и Вишан негромко рассмеялся своей немудреной шутке.
Новый порыв, было утихшего ветра, заставил березу возмущенно зашелестеть густой листвой, откуда на толстую Шиту щедро посыпались голодные майские клещи. Вдалеке, там где кладбище смыкалось с темным сосновым лесом, какая-то загадочная ночная тварь порадовала слух троих цыган необычайно громким и продолжительным ревом. Дюфиня охнул, и ничего не соображая от страха, ничком свалился в рыхлую тёплую землю рядом с гробом.
– Вишан, это сам дьявол пришел на кладбище за душами грешников! – как будто бы начала пороть откровенную горячку, перепуганная не меньше Дюфини, Шита. – Бежим отсюда!
– Молчи лучше, дура, пока я не перее …л тебя лопатой! – зашипел на жену Вишан, – Это ревёт заблудившаяся корова, не кормленная и не доеная корова! И если ты еще раз раскроешь рот, проклятая проститутка, то клянусь, что точно уе… у лопатой!
Рев вскоре неожиданно оборвался и к глубокому удовлетворению трёх цыган больше ни разу не повторился.
Вишан, предварительно символически поплевав на ладони, взялся обеими руками за хромированную, такую же странно теплую, как и весь гроб, ручку, торчавшую прямо посередине крышки, и повернул ее. Плавно и без нажима (он прекрасно знал, как нужно управляться с подобными ручками). Раздался щелчок невидимых мощных пружин, и массивная крышка гроба легко и изящно откинулась в сторону, обнажив внутренности блестящего чёрного гроба…
– У-у-у-х-х!!! – шумно и дружно вырвался у цыган вздох изумления.
Несмотря на тот неприятный факт, что на этот раз в гробу оказался покойник, радости цыган не было предела. Вишан включил мощный ручной фонарь и в снопе жёлтого света семицветными радугами заискрились грани крупных прозрачных кристаллов, сваленных беспорядочными кучами и немного напомнивших глупой Шите мармеладки; зазолотились сложные узоры на скибках тяжёлой, явно очень дорогой, ткани, лежавшей вперемежку с радужными кристаллами; засеребрились чудного вида литые металлические кувшины, тазы и кубки; сверкнул настоящим чистым тяжелым серебром увесистый метровый жезл, инкрустированный по всей длине филигранными резными узорами, увенчанный рогатой головой не-то козла, не-то мифического фавна, искусно отлитой до самых мельчайших деталей, включая зрачки в глубине больших выразительных глаз и распахнутую в циничной усмешке зубастую пасть, откуда насмешливо или, напротив, угрожающе, высовывался длиный раздвоеный язык. Но специально никто из цыган не задержал удивленного взгляда на выдающемся произведении ювелирного литья неизвестного мастера, так как навалено было в гробу ещё много всевозможного сверкающего, яркого и пёстрого барахла, отчего у всех троих зарябило в глазах и помутнело в мозгах. Присутствие и необычный вид богато обряженного покойника нисколько не смутил отважных гробокопателей.
В течение часа содержимое черного гроба без остатка было перегружено в громадные полосатые мешки, сшитые из ворованных простыней, и далее перенесено в поджидавший грабителей джип «Ниссан», за рулем которого сидел родной брат Вишана, Мишта, вооруженный автоматом Калашникова.
Когда, кроме покойника, в гробу ничего не осталось, тяжело дышавшие Вишан, Дюфиня и Шита, минуту посовещавшись у края могилы, решили снять и одежду, обряжавшую покойного. Уж слишком красиво и качественно она смотрелась, и со стороны практичных Вишана и Шиты оказалось бы непростительной глупостью оставить столь добротные вещи бесполезно гнить в этом дурацком просторном гробу, наполненном домашней теплотой и уютом.
Плечи и грудь покойного укутывало пушистое покрывало, словно подернутое дымкой нежно-бирюзового сияния, смутно напомнившим вконец огрубевшим за долгие прожитые годы цыганам о девственно чистых, омытых искренней добротой и любовью гуманистических идеалах, давным-давно забытых в бесконечно далекой юности.
– Эту шаль меньше чем за пятьсот кусков я не продам! – твердо заявила, совсем ошалевшая от обилия свалившихся на нее из вскрытого гроба богатств, Шита. – Бабы на базаре с ума сойдут от зависти! А может, себе оставлю – а-ца-ца-ца, красавица ты моя! – как молодая мать над младенцем, умильно зацокала, зачмокала языком Шита и цепко схватившись за бирюзово мерцавшую пушистую ткань, сдернула теплое покрывало с костлявых плеч мертвеца.
– А-а-а-х-х-х!!! – Шита зарылась толстой мордой в пышный бирюзовый ворс и застонала так хрипло и сладострастно, что мужчины ненароком подумали: а не испытала ли она оргазм?
– Ладно, Шита, я тебе ее дарю, раз уж она так тебе понравилась, – и Вишан легонько хлопнул Шиту по необъятному заду. – Иди в машину, мы здесь с Дюфей сами закончим.
– Ой, Вишан, ты не представляешь – какая она теплая, какая она легкая, ласковая! Ай, ай, ай, Вишан! – в телячьем восторге затараторила Шита, быстрой танцующей походкой зашагав в сторону притаившегося «джипа», а за нею языком холодного бирюзового пламени летела сквозь ночной воздух украденная у мертвеца, на самом деле никакая не бирюзовая, а черная-пречерная, чернее угля в котельных самых нижних уровней преисподней, шаль. Опьяненная фантастическим успехом предпринятого грабительского раскопа, Шита даже и не заметила, что давно уже выпустила шаль из пальцев и та летит за нею без посторонней помощи сама по себе.
Вишан и Дюфиня вдвоем остались у раскрытого гроба, жадно рассматривая удивительный малиновый комбинезон в золотистую горошинку, плотно обтягивавший длинное сухощавое тело обитателя удивительного гроба. Обувь покойного, как и одежда, также выглядела красиво и необычно, чем-то напоминая цыганам отшлифованные до парадного блеска конские копыта.
– Как ты думаешь, это – кожа? – имея ввиду комбинезон, спросил Дюфиня.
– Думаю, что – кожа, – ответил Вишан, – и очень дорогая. Вот только, как мы его снимем, мне кажется, голова будет мешать.
– Да-а, – задумчиво протянул Дюфиня, глядя в закрытые глаза страшной маски, зачем-то надетой на лицо покойного, – Нужно снять эту маску.
Вишан, ничего не сказав в ответ, присел на корточки и осторожно потрогал сверкавшие под луной загнутые клыки, торчавшие из приоткрытой пасти жутковатой маски, потрепал пальцами за краешки жестких мохнатых ушей, пару раз щелкнул по гладким и прямым стреловидным рогам.
– Как она, интересно, снимается? – озадаченно спросил он вполголоса, обращаясь скорее к самому себе, чем к Дюфине.
– Наверное – за уши, или – за рога, – предположил Дюфиня.
Вишан с силой подергал сначала за уши, потом за рога – маска не поддалась ни на миллиметр.