Тут немцы их и скосили.
Алексей видел, как убили побежавших, и осуждающе покачал головой — как трусы погибли!
Прямо на бруствер перед ним упала немецкая граната М-39, похожая на нашу «лимонку», только из двух штампованных половинок. На фронте её прозвали «яйцо» или «крашенка». Пороховой замедлитель у этих гранат горел 4,5 секунды.
Не медля ни мгновения, Алексей схватил гранату и отшвырнул её в сторону набегающих немцев, спрятав голову за бруствер. Тут же рванул глухой взрыв, раздались крики раненых немцев.
Алексей высунулся из окопа — до немцев было всего полсотни метров — и стал расстреливать набегавшие фигуры, как в тире. Сейчас бы автомат сюда, в ближнем бою — самое то! У него сейчас каждый выстрел навскидку находил цель. Даже у тех бойцов, кто на сто метров не попадал в ростовую мишень, промахов сейчас не было — слишком близко подобрались немцы.
Цепь гитлеровских пехотинцев несла ужасающие потери. Последние сто метров перед окопами были усеяны трупами в серой форме.
Из окопа, по центру позиций сводной роты поднялся старший лейтенант. Полуобернувшись к оставшимся в окопе бойцам, он поднял руку с зажатым в ней пистолетом:
— За Родину! В атаку — вперёд!
Из окопов и траншей стали выбираться красноармейцы. Многие держали в руках винтовки с примкнутыми штыками, зловеще поблескивающими на солнце. Нестройное «Ура-а-а!» возникло где-то впереди, прокатилось по полю и подхватилось бегущими сзади.
Сшиблись. Гитлеровцев кололи штыками, били прикладами и сапёрными лопатками. Немцы отбивались автоматами, но их складные приклады не были рассчитаны на рукопашную.
Прямо на Алексея набегал высокий жилистый немец. Алексей перехватил винтовку за ствол, поскольку штыка у него не было, и с разбегу ударил немца прикладом. Тот вскинул под удар автомат, держа его в обеих руках. Звякнул металл. Алексей размахнулся ещё раз, но немец успел ударить его ногой. Каблук с железной набойкой больно впечатался в бедро. Алексей едва не взвыл от боли и саданул немца прикладом по колену. Немец вскрикнул и отскочил.
Из-за спины Алексея выбежал пехотинец и ударил немца штыком. Тот вздрогнул. Широко раскрыл глаза и медленно завалился на спину. Пехотинец потянул винтовку на себя, но штык застрял между рёбрами.
— Отцепи штык, чёрт с ним, — посоветовал Алексей, поймал взгляд пехотинца, устремлённый за его спину, и поспешно обернулся.
На него бежал унтер-офицер с нашивками на левом рукаве. В руке он держал пистолет. Вскинув руку, унтер-офицер выстрелил, но промахнулся. Мотыль «парабеллума» застыл в верхнем положении, магазин был пуст, но в горячке боя унтер всё нажимал и нажимал на спусковой крючок.
Алексей успел передёрнуть затвор трёхлинейки и почти в упор, с трёх метров выстрелил унтеру в грудь. Немец упал у ног Алексея.
Справа донёсся приглушённый хрип:
— Лё… ха, выручай!
На разведчика Василия насел дюжий немец и бил его здоровенным кулачищем в лицо.
Алексей прыгнул и винтовкой ударил немца по шее. В шее хрустнуло, и немец упал на Василия. Алексей испугался — не сломалось ли ложе? Бросил взгляд на винтовку — нет, цела.
Из последних сил разведчик столкнул с себя убитого противника и поднялся.
— Здоров, как хряк! Я уж думал — каюк мне. Спасибо!
Лицо Василия было в крови, обильно текущей из разбитых губ и носа.
— Зубы целы?
— Вроде. Гляди, немцы драпают.
Гитлеровцы не выдержали рукопашной, и немногие оставшиеся в живых убегали. Пятились спиной вперёд бронетранспортеры — во время рукопашной они не стреляли, боясь зацепить своих.
— Назад, в окопы! — подал команду командир роты.
Красноармейцы бросились в окопы. Алексей успел подхватить лежащий возле убитого немца автомат и вытащить из его подсумка единственный оставшийся магазин.