Но он чем-то напоминает о ней. Вещь в ее стиле. Поэтому я его и купил.
Инес улыбнулась, потрогала шарф кончиками пальцев:
– Красивый и романтичный.
– В некотором роде это ее портрет, – сказал Рей, неожиданно смутившись, и запихал шарф обратно в карман. – Но вы, наверное, видели ее фотографии.
– Вы сохранили какие-то ее вещи?
– Нет. Одежду раздарил беднякам в деревне. Драгоценности отдал Эду. Большинство ее вещей остались в квартире Эда в Риме.
Наступило молчание. Струнный оркестр начал играть что-то из мюзикла «Юг Тихого океана».
– Почему вы чувствуете себя виноватым? – спросила Инес.
– Не знаю. Я думаю, когда кто-то совершает самоубийство, самый близкий человек или несколько самых близких людей всегда чувствуют себя виноватыми, правда?
– Да, обычно так и бывает.
– Если я виноват, – сказал Рей, – а это, конечно, возможно, то в чем-то, чего я пока не понял.
– Тогда вы пока и не должны выглядеть виноватым.
– А я так выгляжу?
– Да. Такое у вас поведение. Если вы не виноваты, то и не должны выглядеть виноватым, – заявила Инес, словно это было так просто.
Рей слегка улыбнулся:
– Спасибо, я попытаюсь.
– Соберетесь уехать завтра – позвоните мне перед отъездом в отель. Если меня не будет, оставьте сообщение: «Все в порядке». Или что-нибудь такое. Договорились?
– Хорошо.
– И вообще, когда бы вы ни уезжали, перед отъездом позвоните мне.
Инес допила кофе.
– Что вам нравится в Эде? – спросил Рей, чувствуя себя наивным, но не в силах удержаться от вопроса.
Инес улыбнулась и неожиданно помолодела:
– В нем есть какая-то смелость. Ему наплевать на мир, на то, что мир думает. Он уверен в себе.
– И вам это нравится? Именно это?
– В нем есть определенная сила, а женщины любят силу. Вряд ли вы это понимаете. Или пока не понимаете.
Рей мог бы понять такое, если бы человек, пренебрегающий условностями и даже законом, выглядел как Эррол Флинн, но Коулман, по его мнению, был уродлив, а потому ее замечание оставило его в том же недоумении, в каком он и пребывал.
– Он ничуть не похож на Пегги, правда? То есть Пегги не похожа на него. Даже цвет волос другой.
– Судя по фотографиям, которые я видела, так оно и есть. Она похожа на мать.
Рей видел фотографию ее матери. Ее мать умерла в тридцать лет, и с фотографии в квартире Коулмана в Риме (у Пегги на Мальорке не было фотографий матери) смотрела сногсшибательная брюнетка. С легкой улыбкой и яркими глазами, как у Пегги, но с выражением самоуверенности в отличие от мечтательности, осенявшей лицо дочери.
– Мне пора, – вздохнула Инес и встала. – Я сказала Эдварду, что хочу купить туфли. Придется ему соврать, будто ничего не нашла.
Рей, не найдя официанта, оставил деньги на столе:
– Я провожу вас.
– Но не до отеля. Не нужно, чтобы Эдвард вас видел.
Они пошли к выходу с площади.
– Впрочем, я не собираюсь оставаться с Эдвардом вечно, – сказала Инес, выше подняв голову. Походка у нее была легкой, изящной. – Он вполне приемлем, если женщина страдает от одиночества, а я страдала… шесть месяцев назад. Эдвард – мужчина без комплексов по отношению к женщинам. Он не просит: «Оставайся со мной навсегда». А когда он говорит: «Я тебя люблю», чего он почти никогда не делает, я ему все равно не верю. Но он хорош в общении…
Она замолчала, и Рей почувствовал, что она собиралась сказать «и в постели».