Пуговка - Коп Юлия

Пуговка

Юлия Коп

© Юлия Коп, 2022

ISBN 978-5-4498-8590-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Глава 1

Ноябрь 1941 года. Колонна евреев медленно двигалась вдоль улицы. Женщины, молодые девушки, старушки и дети, истощённые и напуганные, плотно прижимались друг к другу. Подгоняемые ударами полицаев, они кричали и плакали. Волоча чемоданы с вещами, и прижимая к груди своих маленьких детей, женщины беспомощно смотрели по сторонам, поднимали глаза в небо, надеясь на помощь. Крики становились всё громче, шаги тяжелее. Колонна шла на звук выстрелов.

Маленькая Эстер обеими руками вцепилась в плечи матери и ничего не понимала. Она не понимала, почему на них кричат эти мужчины с железными палками. Не понимала, что они кричат. Шестилетняя Эстер никогда раньше не слышала этот язык. Не понимала, почему плачет Майя. И почему Йося, который простужен, так легко одет. Она не видела как полчаса назад её отца и дедушку застрелили. И не знала, что на площади, куда движется колонна, всех этих людей поделят на два лагеря. Одних отправят на каторжные работы и на медицинские опыты, а остальных расстреляют и бросят в специально вырытый вдоль всей площади ров.

Сквозь утренний туман, уже совсем близко, пробивалось здание на городской площади. Раздался глухой треск автоматной очереди. Холодный ветер нёс запах пороха, и железа. Еле заметно моросил дождь. Опять послышались выстрелы. Женщина вздрогнула и прижала к себе Эстер ещё сильнее. Люди кричали, спотыкались, падали, громко молились и плакали. Впереди, в нескольких метрах, из колонны выскочил мальчик восьми лет. Йося хорошо знал этого мальчика. Они учились в одной школе. И часто играли вместе в камни на заднем дворе. Он вырвался и побежал назад. Толпа остановилась, женщины заохали! Несколько мальчиков переглянулись, как бы говоря, «бежим!». Йося тоже сделал решительное движение, но рука матери схватила его за пальто. Он посмотрел на неё и услышал за спиной громкий выстрел. Резко обернувшись, Йося увидел, как его друг упал. Тонкая полоска бордовой крови медленно растекалась и впитывалась в землю. На секунду толпа затихла! Йося не отводил взгляд от своего первого и единственного лучшего друга. Он не испугался выстрела. Крепко сжав кулаки в карманах своего пальто, Йося стоял и смотрел в стеклянные, черные глаза. С душу раздирающим криком из толпы выскочила молодая женщина. Она сделала два шага и упала на колени.

– Давииид! Давиид! – кричала она не своим голосом, призывая сына…

Один из солдат, высокий, с длинными ногами и вытянутым лицом, быстро подошёл к женщине и что-то крикнул. Она не обращала на него внимания и продолжала звать сына. Высокий склонился над ней и грубо повторил что-то на своём языке. Несчастная женщина, впиваясь ногтями в землю, не слышала его. Тогда солдат схватил её за локоть и резко поднял. Она посмотрела в глаза нацисту, прокричала ругательства и плюнула ему в лицо. Тот сразу отпустил женщину, ударил и с силой толкнул назад в колонну. Толпа подхватила несчастную, которая едва держалась на ногах. Другой солдат, маленький, голубоглазый, с тоненькими губами, громко крикнул,: «geh nur vorwärts!» (идти только вперёд!), и несколько раз выстрелил в воздух. Колонна медленно пошла…

Недалеко от площади, по левой стороне от колонны, стояли сельские женщины. Уставшие и грязные с лопатами в руках. По приказу они были пригнанные сюда для того, чтобы копать и расширять ров. Они с сочувствием смотрели в толпу. Женщины работали здесь уже несколько дней и знали, какая судьба ждёт этих людей. От шествия в колонне их спасло только то, что они не были еврейками. Но находиться за пределами колонны не значило быть свободным и чувствовать себя в безопасности…

***

Немцы вошли в город три недели назад. С северной части, где храбрые мужчины почти два месяца держали оборону. Два долгих месяца, день и ночь в этой части города были слышны выстрелы, взрывы. На самой окраине содрогались стены, по ночам были слышны приглушённые крики ярости и боли. Своих или врагов – не разобрать. В этом ночном, почти не человеческом вое, женщины боялись разобрать родной голос мужей, сыновей, отцов. Многие бросали свои дома и уходили вглубь города. В центре пугающего гула военных сражений почти не было слышно, а в южной части города и вовсе об ужасе пришедшей войны свидетельствовали только густые столбы дыма, тянувшихся к небу, и тихие разговоры у свечи, когда заснут дети. Женщины безустанно молились. Просили мира, спокойствия, тишины…

Три недели назад молитвы их были услышаны. Вдруг наступила тишина. Жуткая, всепоглощающая тишина. Улицы опустели. Люди попрятались по домам, застыли в магазинах охваченные этой тишиной, которая сейчас меняла судьбы каждого. «Немцы непобедимы» – давно уже шептали некоторые в отчаянье.

Немецкие солдаты прошли по главной улице, ведя за собой пленных. Они до последнего сражались за свой город. Эти мужчины держали оборону, несмотря на то, что видели, как многие уходили назад, предвидя поражение. Некоторые из беглецов прятались в лесу, кто то вернулся к своим семьям. Были и те, кто складывал оружие. Моля о пощаде. Обещая служить Гитлеру и быть полезными немецкому народу. Называли недавних врагов освободителями от Советской власти. Пленные шли, еле волоча ноги. Немцы с грубыми криками, с побоями гнали их как стадо. Горожане смотрели и плакали. На каждом лице застыло выражение ужаса и страдания.

Пленных немцы заперли в подвале химзавода. Без еды, воды и света. Ночью здание завода сгорело. Одни говорили, что таким образом немцы избавились от пленных. Другие не могли поверить в такую жестокость: «Фашисты, но ведь тоже люди». Звучали версии: пол подвала был мокрым, и кто-то из солдат чиркнул спичкой. Жидкость оказалось разлитой нефтью. Нефть вспыхнула. По другой версии: в помещении находились баллоны с химическими веществами, один баллон был свален и разбился.

Немцы быстро заняли город и чувствовали себя как дома. В граммофонах играла музыка на их языке, на столбах весели правила поведения. Для них даже были открыты специальные развлекательные заведения. Многие стремились брататься со своими завоевателями. Красивые женщины гуляли с немецкими офицерами, подчёркивая свою интимную близость с ними. Сразу стало в моде восхищаться всем немецким: немецкими автомобилями, немецкими танками, лошадьми, и самими немцами, белыми, румяными, жирными и презрительно самоуверенными. Мало того, наши мерзавцы, восхищались умением немцев вести войну, их техникой, и их победами. Животный страх перед захватчиками затемнил рассудок сограждан. Остальные, не желающие дружить с врагом, но так же охваченные страхом, были вынуждены обслуживать немцев. Готовили для них, стирали, выполняли поручения. Но все же городскую жизнь нельзя было назвать «спокойной». Немцы то и дело не за что избивали людей, грабили дома, а тех, кто осмеливался не подчиниться, стреляли прямо на улице. На окраине города, в южной части, было село. И если городские работали в качестве прислуги, сельских жителей солдаты определили на более тяжелую работу. Мужчины трудились на железной дороге и рубили лес, а женщины копали рвы, раздевали и перебирали вещи убитых.

Три недели захватчики отдыхали от недавнего сражения. Медленно заполонив всю северную часть, и закрепились в центре. Сегодня утром они добрались до южной части города…

***

Сара дрожала. Может от страха, может от холодного ветра и противно моросящего дождя. Они прошли уже полгорода, к площади. Сара понимала, что их ждёт там. Душу разрывала печаль и скорбь об убитых муже и отце. Её отец был очень стар и болен. Немцы сочли старика бесполезным, а её мужа опасным. «Жалкие трусы!», – думала Сара. Они убивали стариков и инвалидов, потому что то, те не могли работать. А мужчин и юношей, потому что боялись сопротивления. Угрожать и вести через весь город беззащитных, испуганных женщин и детей проще. Сара мужественно держала слёзы ради своих детей. Теперь она думала только о них. Обида и ужас от того что им причинят боль сдавливала сердце! Ей было тяжело дышать, она невольно думала о матери Давида! Сара знала её, и Давида тоже хорошо знала… Он, был одного возраста с её сыном. От всех этих мыслей ноги становились ватными, комок в горле не давал дышать, тошнота и головокружение отнимали последние силы, а от страха можно было сойти с ума.