Биолог выпрямился и замер перед телевизором. Странная мысль возникла в его голове…
– Конечно, это является индивидуальным актом, – продолжал Председатель Делегации. – Никого нельзя заставлять насильно, и именно по этой причине мы ценим еще больше…
Стантски рассмеялся истерически, стал серьезным и затем снова рассмеялся…
Земная делегация толпилась в зале ожидания космодрома. Президент, окруженный журналистами, давал прощальные интервью, снимался с ребятишками, щипал их за щечки и пытался отпускать шутки. Маршал отделился от свиты Торбачева и направился к группе консультантов-биологов, которые пришли проводить делегацию.
– Рад вас видеть, – важно сказал Главный секретарь. – А, ты тоже здесь…
Последнее относилось к Стантски, который с широкой улыбкой махал всем членам делегации и желал им доброго пути.
– Стоило прийти посмотреть, – ответил биолог. – Такое не каждый день увидишь.
– Я так и знал, что ты образумишься, – вздохнул Главный секретарь.
Стантски дружески похлопал его по плечу и слегка увлек в сторону.
– Я хотел, чтобы ты услышал об этом от меня. Было бы нечестно, если бы ты узнал обо всем от кого-то другого.
Лицо Главного секретаря снова стало серьезным.
– Чего тебе опять надо?
Стантски однако не спешил отвечать. Он хотел насладиться каждым мгновением. Каждым мгновением!
– На этом Съезде, – начал он, – земная делегация подпишет еще один Меморандум. Ты, наверное, знаешь об этом. Меморандум символического значения.
Маршал хмуро посмотрел на него и фыркнул.
– Я знаю, какой-то меморандум о равенстве полов и братстве во Вселенной или что-то в этом роде… Я его не читал. Подпишем, конечно, чего же не подписать. Или ты опять будешь меня убеждать, что этого нельзя делать, и протестовать?
– Как раз наоборот, – ухмыльнулся Стантски. – Я очень хочу, чтобы вы его подписали. Не то чтобы у вас был выбор, но мне все-таки хочется, чтобы вы были подготовлены заранее.
– К чему? – нервно прошептал Маршал неожиданно тихим голосом.
Они стояли несколько поодаль от группы провожающих, и поблизости не было никого, кто мог бы услышать.
– Этот меморандум… – улыбнулся биолог и зевнул с нарочито скучающим видом. – Ну, этот меморандум подразумевает некое более особое равенство полов.
Главный секретарь нервно постукивал ногой.
– Наверное, опять вышла ошибка с переводом, но как ты хорошо знаешь, большинство Объединенных цивилизаций уже много веков состоят только из одного пола. Половое разнообразие обречено на постепенное и естественное исчезание.
– Ну?
– И теперь, присоединяясь к большой космической семье, – Стантски произнес с наслаждением любимую фразу Маршала, – мы совершим символический жест.
По лбу Главного секретаря катились крупные капли пота.
– Символический жест, которым Президент Торбачев и его сопровождающие должны показать свою готовность к присоединению, только и всего. Это ни к чему не обязывает народы Земли, главное – продемонстрировать, что мы готовы сделать свой эволюционный выбор. Ну, как написал Председатель Съезда в своем приглашении Торбачеву: «Ваше участие даст нам возможность положить новое начало, устраняя и последнее различие между нами».
Биолог наклонился к Маршалу и что-то шепнул ему на ухо. Глаза Главного секретаря расширились от ужаса.
– Не может быть!..
Стантски пожал плечами и подмигнул ему:
– Что тут такого? Обычная манипуляция. Отрезали – и все.
И он сделал недвусмысленный жест рукой, как будто отрезал что-то и бросил его в сторону. Маршал отступил на шаг и беспомощно огляделся.
– Ну-ну, – дружески похлопал его по плечу Стантски. – Раз общее благо требует…
И биолог подтолкнул Главного секретаря к земной делегации, которая уже входила в космический корабль.
Янчо Чолаков. И спросил солдат: «Кто меня позвал?»
На десятый день они предположили, что уже отдалились достаточно. Уже с неделю они не меняли маршрут в пустоши, ровной, как зеркало, и голой, как любимая сорок вторая жена императора.
Святой солдат, добрый или плохой, облокотился на острый борт кузова цвета кузнечика или ящерицы, а его транспортное средство едва тащилось под ним. Дети в части машины, похожей на кузов грузовика, росли прямо не по дням, а по часам. Они в самом деле выглядели, как детеныши животных, как сосунки в яслях или щенки в конуре.
Абсурдно было то, что они никогда не видели ни ящериц, ни кузнечиков. Ни сосунков в яслях, ни щенков в конуре. Святой солдат смотрел на Тонатиух, солнце миштеков, которое висело в своей печи, подобно большой желтой пилюле в воспаленном горле неба, а рука горя сжимала его сердце. И горе это казалось важнее и значительнее, чем то, что его порождало. Само по себе, одно, как и он…
Пустошь раскинулась перед глазами, без конца и края, без других красок, кроме своих собственных. Как будто вышедшая из онирического видения. Наточенные облака, словно кинжалы, лежали, разбросанные в беспорядке над горизонтом. Кое-где росла куя. Повсюду все та же противная куя, из лыка которой местные шили свои коричневые накидки. Ни одного другого растения. Ни одного животного. Ни одной бациллы, из-за чего никто не страдал заразными болезнями, а раны не подвергались инфекции. Подходящее место быть раненым. Без сомнения. Если, конечно, в случае злополучного инцидента либо войны не отрубят тебе конечности и священная жидкость твоего тела не истечет…
Через километр транспортное средство прохрипело и остановилось.
– Техника паршивая! – вздохнул Святой солдат, и в его голосе ощущалась незнакомая даже ему самому злость.
Его вездеход нуждался в серьезном ремонте, чтобы ехать дальше. А он не имел ни времени, ни помощников. Он был лишь простым солдатом, посланным на рекогносцировку, хотя и из отряда белых пехотинцев, которые боготворили своего харизматического командира Эрнандо, как Господа. Другой проблемой было то, что провиант мог скоро закончиться, и тогда наверняка ему пришлось бы резать куски от себя и класть их в микроволновку. Шутки в сторону, но и это не было выходом из положения…
Он спрыгнул вниз и начал осматривать свою тачку, бросившую якорь на это высохшее дно, будто громоздкую скульптуру художника-авангардиста, сделанную из металлолома. Статуя Бога войны из утиля. Запущенная и разваливающаяся машина в форме рака-отшельника в полной гармонии с местностью, где она оказалась.
На спине и по бокам металлического ракообразного возвышалось целое селение из бараков, бункеры с амбразурами, прожекторы, ниши с легкой артиллерией и пулеметными гнездами, расположенными на защищенных колючей проволокой двух боковых улицах. В таком виде оно было больше похоже на самоходный концлагерь, чем на организованный в спешке спасательный пункт, в котором нашли свое последнее убежище двадцать обреченных малышей.
Сколько их было в самом деле? В начале он был настолько занят сохранением их жизни, что заставил ребятишек самих себя подсчитать, и тогда черноглазый Тонака нарисовал на своей пиктографической брошюре красный флажок, соответствующий цифре 20. А для преследователей, которых все еще было видно позади, он нацарапал рисунок горящего куста куи, что означало «четыреста». Этот символ переводился еще и как «столько же, сколько волос на голове». Еще больше запутывало то, что имена людей народа мешика являлись сочетанием порядкового числительного и названия какой-либо обиходной вещи.
Они покинули столицу, названную Городом Теноча, на второй день месяца, названного «ветром», в последний час ночи, принадлежавший Богу дождя Тлалоку, а сейчас уже близился полдень шестого дня – «голова смерти».
Святой солдат присел на рельефную шину. С каких пор он не спал? Кажется, глаз не сомкнул с тех пор, как покинул престольный город. Точно. Вот и пилюли, мешавшие ему заснуть, кончились. О боеприпасах не стоило и говорить. В завершение всего временами его терзал кашель.