Райан не шелохнулся.
– Но я хочу думать не о карьере, а о тебе, Эмили. Быть частью твоей жизни, твоего будущего…
– О-о-о… – я, наконец, поняла, куда он клонит. Отчетливо увидела все в его глазах, таких искренних и добрых. – И ты… значит…
«Нет, сердечко, не разгоняйся так быстро… Не нужно…»
– Ты мне нравишься, Эмили. Все из-за этого. Я здесь из-за этого.
– Но… – бросив опасливый взгляд на открытую дверь, я закусила губу. Парень ждал от меня какого-то ответа, но какого? Что он хотел от обреченной на смерть девчонки, когда вокруг так много здоровых? – Это неправильно, Райан. Ты ведь знаешь, я не… я не…
– Я тебе не нравлюсь? – спросил так хитренько, будто знал, что не смогу сказать «нет».
– Дело совсем в другом…
– И в чем?
Я захлопала глазами.
– А Шейла?
– Что, Шейла?
У меня пересохло в горле.
– Я думала, вы с ней…
Райан вытаращил глаза, а затем громко рассмеялся.
– Мы? Не-е-ет! – его обаяние лишало меня силы воли.
– Но ведь ты ей нравишься… – попробовала сопротивляться я.
– И?..
«Боже, ну как ему сказать, что я не разбираюсь в дружбе, любви, свиданиях и не понимаю, как все это у нормальных людей делается?»
– Она сказала, что ты провожал ее пару раз.
– И что с того? По-дружески. Она ведь твоя подруга, да?
– Да. Но… – пожала плечами. – Шейла думает, что нравится тебе.
Он перевернулся на спину и снова плюхнулся рядом со мной.
– А мне нравишься ты.
– Кхм… – слова застряли у меня в горле.
Со стороны коридора послышались шаги, Райан тотчас подскочил и очутился на расстоянии одного метра от меня.
– Все хорошо? – на пороге возникла мама.
После двух бессонных ночей, с темными кругами под глазами и растрескавшимися губами, она выглядела старше обычного.
– Да, миссис Уилсон, мы как раз обсуждаем наше будущее, – заметив, как непроизвольно дернулась у нее челюсть, Райан поправился: – Университет, колледж, пересадка сердца, ну, знаете… то, что беспокоит современного подростка.
– А-а-а… – недовольно поджала губы мама.
Если бы не впитанная с молоком матери вежливость, она с удовольствием обозвала бы его клоуном.
– Все хорошо, – заверила я.
– Угу, – она нехотя развернулась.
– И как поживает лист ожидания? – поинтересовался Райан, когда мама вышла, оставив нас наедине.
Он имел в виду очередь на донорский орган.
– Движется потихоньку…
Мне не хотелось огорчать его тем, что тысячи человек по всему миру умирают ежегодно, не получив заветное сердце. А уж мои шансы в толпе желающих выжить кажутся и вовсе ничтожными.
– Тогда… – Райан потянул на себя сумку и стал по очереди доставать из нее тетради. – Покажу тебе, чем я сегодня хотел заняться.
Я наблюдала за каждым его движением с особым интересом и радовалась, что сейчас парень не смотрит на меня. Потому что мне на него смотреть было трудно. Очень. Ведь он красивый. Даже больше, чем просто красивый. Он живой и настоящий.
– Ничего, если я разложу карандаши прямо на твоей постели? – продолжая рыться в сумке, поинтересовался он.
Я быстро перевела взгляд на свои руки. Тощие кривые пальцы, выпирающие венки, бледная желтоватая кожа в тусклом свете ламп. «Пусть Райан отвернется и не смотрит на меня, а то становится еще тяжелее дышать».
– Ничего, – ответила.
А сама подумала: «Что означал наш разговор? И кто мы теперь друг другу? Мы встречаемся? Нет. Не-е-ет. Наверное, так не бывает. Это должно быть как-то по-другому. В фильмах все выглядит проще: герои не договариваются, кем они приходятся друг другу. Они целуются. И становятся очень счастливыми. Но я так не хочу. Поцелуй меня точно доконает. И встречаться с Райаном не собираюсь. Глупо как-то, и ни к чему не приведет. Нет, это не вариант».
-3-
Райану пришло письмо из Дарема. Его зачислили.
Но он мне ничего не говорил. Его мама проболталась. Прибежала к моей, вся такая счастливая, сияющая. Они отослали документы несколько недель назад – сразу после того, как стали известны результаты итоговых тестов. Все произошло еще до того, как Райан решил туда не ездить. И его родители о его решении явно не подозревали.
Я поняла это по тому, как держалась миссис Джонс, сидя за столиком во дворе нашего дома. Они с мамой пили чай на свежем воздухе, пользуясь тем, что весенняя погода давала городу передышку от затяжных дождей, и без умолку болтали. Мне пришлось встать с кровати, чтобы видеть их через окно. Не было слышно ни слова, но по тому, как горели глаза его матери, когда она размахивала письмом из университета, и по ее широкой улыбке можно было догадаться, что давняя мечта дать сыну достойное образование – на пороге исполнения.
Приникнув носом к стеклу, я наблюдала. Женщины сидели друг напротив друга. Худощавая миссис Джонс, прямо державшая спину и манерно оттопыривающая мизинчик. И усталая, с поседевшими, наспех убранными в хвост волосами, моя мать, кажущаяся не в меру располневшей в сравнении со своей стройной собеседницей. Такие разные. Никогда не ставшие бы приятельницами, не будь они соседями по улице и не дружи их дети.
Но, похоже, общение приносило маме хоть какую-то отдушину на фоне постоянных переживаний. Она улыбалась, слушая рассказы миссис Джонс, и кивала, поэтому я была относительно за нее спокойна. Хотя и понимала, как тяжело, наверное, ей слышать об успехах Райана и осознавать, что ее дочери недоступны даже простые радости взросления, такие как пешие прогулки, не то что учеба или планы на будущее.
Я отошла от окна и прилегла на постель. Обвела взглядом розовые обои, призванные поднимать мне настроение своим озорным девчачьим стилем, светло-зеленые занавески с рюшами, разноцветные горшочки на подоконнике и устало закрыла глаза.
Интересно. То, что я задумала проделать… как оно отразится на моем здоровье? Что я буду чувствовать? И действительно ли я так сильно хочу того, что планирую сделать?
В худшем случае умру на несколько дней-недель-месяцев раньше срока, который мне отмерен. В лучшем – попаду в больницу в тяжелом состоянии. Где тоже, вероятно, умру.
Потому что, даже если я поднимусь в листе ожидания, это не означает, что для меня найдется сердце.
Каждый день кто-то умирает, не дождавшись донорского органа. Чтобы кто-то жил, кто-то другой должен умереть, а его родственники должны дать согласие на изъятие. Слишком много условий, слишком мало времени.
Нет, не подумайте. Я не задумала ничего противозаконного. Всего лишь то, чего хочет каждая смертельно больная девочка моего возраста. Хотя бы недолго побыть нормальной и не думать о приближении конца. Хотя бы сделать вид.
Хотя бы раз не думать о последствиях и насладиться одним-единственным мигом своей нормальности.
Это сумасбродно. Опасно. Неразумно.
Знаю.
Но таков мой выбор.
* * *
– Хочешь, посмотрим фильм? – предложила мама.
– Давай, – постаралась выдавить правдоподобную улыбку.
Она поерзала в кресле:
– Комедию? Мелодраму?
– Выбирай сама.
Было ошибкой так говорить. Они с папой тотчас переглянулись.
– Ну, в смысле… – мне пришлось сделать усилие, чтобы улыбнуться еще раз. – Не могу решить. И то и другое было бы замечательно.
– Тогда пощелкаем по каналам, – тихо сказала мать, продолжая пронизывать меня взволнованным взглядом.
Ей очень нужно было знать, сильно ли я расстроена, что не могу присутствовать на выпускном. И пусть к ребятам, которые сегодня прощались со школой, я имела весьма опосредованное отношение, но многие из них меня помнили, а некоторые даже интересовались, смогу ли я прийти на торжество. Если быть точной, двенадцать – столько сообщений с вопросами я получила на прошлой неделе.
– Тебе не холодно? – отец потянулся, чтобы подоткнуть мне одеяло.
– Нет.
Он укрыл мои ноги, поправил подушку и, решив, что мать не заметит, быстро глянул на часы.
– Спасибо, – произнесла я.
Папа кивнул.
– Чарльз, – строгим тоном обратилась к нему мать, – если ты куда-то торопишься, то мы тебя не держим.
Он потупил взор:
– Я никуда не тороплюсь.