Поздним вечером я сидела в кровати с карандашом и бумагой для эскизов и пыталась изобразить увиденное – из памяти, а не из телевизора. Наблюдались некоторые расхождения, будто в отличие от меня репортер смотрел на все через специальный фильтр, какими в новостях обычно «замыливают» картинку, когда хотят скрыть лица. И вот тут я пожалела, что все-таки не сделала хотя бы пару фотографий.
Если еще раз окажусь в гуще протестов, постараюсь об этом вспомнить.
В дверь постучали.
– Да?
Заглянул папа.
– Увидел под дверью свет. Уже поздно, Саманта. Мне кажется, пора ложиться.
Я пожала плечами. Папа вошел и тут же увидел разложенные на покрывале рисунки. Он подтащил к кровати стул от письменного стола, устроился на нем и взял меня за руку. Давно он не заглядывал в мою комнату, чтобы пожелать спокойной ночи, а ведь никогда не забывал ДО выборов и, уж конечно, теперь не случайно увидел под дверью свет. В таком огромном доме пройти мимо моей двери можно только специально.
– Прости, что бросил тебя утром, – извинился папа. – Как ты себя чувствуешь?
И впервые я честно ответила:
– Не очень хорошо.
– Я тоже. Но никому не рассказывай.
– Одно дело видеть такое по телику, и совсем другое – участвовать… – голос дрогнул.
– Знаю. Не сравнишь.
– Что произошло? Я, конечно, слышала, что говорят в новостях: протесты вызваны безработицей и проблемами с жильем, но разве это вызовет такую злобу?
– Как я понимаю, все задумывалось мирно, но определенные группировки намеренно меняют ход таких протестов в своих целях.
– Кто на этот раз?
– Ведется…
– Расследование. Слышала в новостях. А я хочу знать правду.
– Я не в праве обсуждать…
– Это не интервью, и я должна знать. Целью были мы? – вот и задан наконец пугающий вопрос.
– Не думаю, – смягчился папа. – Скорее всего, их просто заинтересовала правительственная машина. Мы оказались не в то время не в том месте. А теперь ложись спать, я еще поработаю.
– Тебе тоже не мешает немного поспать.
Папа улыбается.
– Скоро лягу. Сначала нужно решить пару скучных вопросов. И не волнуйся – наблюдение за дорогами усилено, так что подобное не повторится.
Стоит чему-то случиться или почти случиться, как принимаются меры – одно усиливают, другое предотвращают. А если должно случиться нечто невообразимое, с чем не сталкивались?
Прежде, когда папа говорил «не волнуйся», я быстро успокаивалась. Я верила, что ему все подвластно, и теперь странно осознавать, что это не так, и не просто осознавать, а знать это наверняка. Мир вокруг переворачивается и меняется, и нет больше ни полной безопасности, ни безусловной уверенности. Лондон превратился в зыбучие пески.
– Где мама?
– Осталась у сестры. И правильно – сегодня не стоит разъезжать по городу. Итак. Что ты сделаешь, когда я закрою дверь?
– Лягу спать.
– Умница. – Папа собрал рисунки, сложил их на столе и прошел к двери. – Что-то еще хотел… – Он рассеянно посмотрел на меня, но тут же кивнул. – Ах да. Собирался сказать утром в машине, но со всеми этими событиями… Меня беспокоит твоя успеваемость в школе – слишком много уроков ты пропускаешь.
Я возвела глаза к потолку. Да неужели? Столько всего происходит, а мы говорим о школе.
– Не закатывай глаза, ты отлично знаешь, как важен аттестат. Я посоветовался с твоим классным руководителем через своих помощников. Одна шестиклассница дает частные уроки. Встретишься с ней сегодня после занятий… вернее, уже завтра.
– Что? Завтра? Но у меня другие планы. Кто это?
Папа пожал плечами. Если и знал имя, то уже забыл. Он включил ночник, выключил верхний свет и наконец закрыл дверь.
По крайней мере, это поможет мне отвлечься. Не могу поверить, что он решил все, даже не спросив меня.
Интересно, кто это все-таки?
4. Ава
Она ласково поет.
Sov, du lilla videung,
än så är det vinter…[1]
Льется знакомая и нежная мелодия, в объятиях рук и покрывала тепло. Я уютно устраиваюсь в шерстяном коконе и вдыхаю запах мамы – смесь цветочного аромата и специй. Ее длинные волосы мягко щекочут щеку.
…sov, du lilla vide,
än så är det vinter…
Слова мне почти не знакомы, их запрещено учить, и все же я понимаю, о чем поется в плакучей песне. Папе наверняка не понравится – если бы слышал, велел бы замолчать. И она уступит: не стоит знать чужой язык, когда запрещают все неанглийское; но только папа отлучится, как шведский обязательно пробивает себе дорогу.
…Solskensöga ser dig,
solskensfamn dig vaggar.[2]
И вдруг песня обрывается, звучит другая.
В голове мечутся отрывистые ноты. А в душу прокрадываются страх и печаль. Слова знакомы, но я не желаю их слышать и крепко зажимаю уши ладонями.
Но все равно слышу.
Она ушла, и я кричу, чтобы вернуть ее.
Я резко просыпаюсь. Сердце тяжело бьется о ребра, и я тянусь в темноте, чтобы включить светильник у кровати, но вспоминаю: лампочка перегорела, а есть покупки и поважнее. Вой сирен нарастает. Должно быть, во сне я услышала этот звук, поэтому видение сменилось кошмаром. А мне хотелось вернуться к началу, к маминым объятиям.
Я разозлилась на себя.
Она ушла. Сколько?.. Шесть лет назад?
Забудь уже.
И тут к вою сирен примешался другой звук – звонок будильника. Пора собираться в школу.
На выходе я задержалась у шахматной доски. Ход сделан, и мне придется поломать голову над ответом – только так я и поняла, что этой ночью, пока я недолго спала, папа все-таки приходил домой.
Решение оказалось очевидным: передвинуть слона на две клетки, чтобы вывести из-под удара и нанести собственный. Видимо, папа устал. Я переместила фигуру и переставила флажок – теперь ясно, что ход сделан.
Телефон завибрировал – сообщение от папы.
Ты уже вышла?
Я улыбнулась, перешагнула через порог и, удерживая книги одной рукой, заперла дверь. Только после этого ответила:
Конечно.
Будь осторожна. Не сокращай дорогу.
Я сунула телефон в карман. Притворюсь, что не видела или увидела слишком поздно, на полпути. Телефон снова пиликнул, и, не удержавшись, я бросила взгляд на экран.
Я знаю, что сообщение ты получила. Не забывай: у твоего папы суперспособности.
Я вздохнула.
Помню! Ладно, не буду.
Но вскоре я пожалела, что не пошла короткой дорогой. Приходится шагать быстрее, чтобы не опоздать и поскорее миновать творящееся вокруг. Бездомные теперь обосновались и на этой улице, и не просто один-два человека, сбившихся с пути, а целые семьи. Папа бы сказал: притворись, что не видишь, и не смотри в глаза – это опасно; но как можно не замечать детей, которые жмутся друг к другу в картонных коробках?
Сегодня холодно и сыро, и ничего не напоминает о вчерашнем солнечном дне. Совсем скоро зима запустит в город ледяные пальцы, и пешеходы побегут быстрее, пряча взгляды, как, по мнению папы, и мне следует поступать.
Но теперь все иначе. Вовсе не чувство вины (мне повезло больше, но я не помогаю другим) вынуждает тех, кто спешит в школу или на работу, отворачиваться. А страх. Возможно, я – следующий. И даже вероятно.
Если не считать бездомных людьми, то и собственный страх не нужно признавать.
5. Сэм
На следующий день уроки не отменили, а жаль – повод хороший.
По дороге я нервничаю и никак не могу успокоиться. Наверное, с папой было бы лучше, но он уехал рано, и я добираюсь одна. Он сказал, что целью нападения были не мы, но почему же машина едет другим путем? Жаль, его нет и не у кого спросить.
Но ничего не случилось, и, когда школьные ворота открылись, я почувствовала облегчение. Мы въехали внутрь и проехали еще одни ворота.
Открывая пассажирскую дверь, водитель приподнимает шляпу. Вчера был он же, вез нас сквозь толпу людей, пожалуй, слишком быстро – не все успели убраться из-под колес. В душе меня передергивает, но внешне я остаюсь невозмутима. В утренних новостях сообщалось, что пострадало двое полицейских, но ни слова о протестующих, а ведь ясно, что не всем удалось выйти сухими из воды.