Весенняя погода не радовала, в воздухе висела водяная взвесь, от чего бумага намокала, и нам приходилось довольно часто перелистывать раскисшие страницы.
Юрка закрыл свой мобильный номер, смартфон продал, киберсьют, бытовую технику выставил на Авито. Поэтому он забрал мой аппарат, но не для звонка. Он выключил его, но затем убрал в плоскую железную банку из-под чая и укутал ее пупырчатой пленкой, чтобы даже выключенным, тот не мог «услышать» нашего разговора.
Давно уже в телефонах стоят неизвлекаемые батареи, а старые аппараты по акции скупают, меняя на новенькие смартфоны «один к одному». Так что найти сейчас аппарат со съемной батареей в городе нереально. Я не стал убеждать Свиридова, что мой аппарат глухой.
Самое вероятное, что нас «пасут» сверху. И то не специальным, а обычным, штатным дроном, который патрулирует район. А значит, направленный на нас микрофон если и есть, то сверху.
«Мне помогут исчезнуть» – написал он и добавил: «нам со Светой».
«Как?» – написал я.
«Нужен ДК» – ответил он.
Я подчеркнул «КАК?»
«У тбя отбрут на вызве»
«А смысл? ДК не взломать за пять минут, – ответил я. – а потом он бесполезен».
Мы продолжали писать, выбрасывая гласные, чтобы сохранялся смысл слов.
«Если не знать пин».
«Я не могу сказать, ты же знаешь. Это автоматом обвинение в соучастии. Если не убьют, и даже если убьют. На мне родители!» – мне хотелось дать ему по роже. – «Ты понимаешь, что это – нам всем приговор!»
Я догадался, что на Юру вышли какие-то люди и сделали предложение, от которого сложно отказаться. Невозможно отказаться. Видимо ему пообещали не только новые документы, но и неплохие «подъемные». Взломанная база стоит десятки миллионов.
Он что, забыл? У меня отец больной, мать на пенсии.
Каждый год соцработники приходили с предложением перевести моих родителей в приют. Я отбивался. То, что у отца «Альцгеймер» – не повод отправлять его в интернат. Если со мной что-то случится – они обречены. Их отправят в приют и там, через год, похоронят. На стариков государственный пенсионный лимит исчерпан. Если дети их кормить не могут или не хотят – пенсионеров отправляют в дом престарелых, где они умирают очень быстро «от естественных причин». Мы-то с Юрой отлично понимали, что это за «естественные» причины. В стране рыночная экономика. И как планировал пухлощекий «гений экономических реформ» – «рынок управил». Старики, особенно одинокие, долго не жили. Их даже не вскрывали в морге из экономии. По завету этого государственного пухлощекого деятеля «если в период реформ часть пенсионеров вымрет, это не страшно» – кажется процесс «вымирания» наши финансисты перевели на обязательные рельсы.
Не так жестоко, как в первобытном обществе, где стариков предписывалось связанными отвозить в лес, на съедение зверям и не как у фашистов в лагерях смерти – через газовые камеры и печи. Все интеллигентно и «с достоинством» – за год подсаживали на сердечный препарат, который потом, когда сердце без него работать уже не могло, резко отменяли, и вот тебе «Смерть от естественной причины» – срыв ритма и асистолия. А перед этим Минздрав спустил приказ, о том, чтобы смерть пенсионеров при наличии медкарты, то есть стоящего на учете в поликлинике, принималась на основании истории болезни, а патанатомическое исследование производилось только по решению суда. Это был сигнал «черным риэлторам» пробудится от временной спячки.
Юра все понимал. Он написал:
«Если будут знать четыре символа из шестнадцати, взломают за минуту».
«Я не могу их произнести. – Ответил я и напомнил, – ДК пишет каждое слово»
«Не говори, напиши».
«Я не пойду на такой риск. Почерк».
Юра показал себе в подмышку.
«Маркером. Потом сотрешь спиртом».
Я покачал головой. Мы перед началом выездов и после работы принимаем душ. Душевая – общая. Надпись в подмышечной впадине коллеги могут увидеть.
«Обещать не буду. Если честно – мне стрёмно. Понимаешь, если ДК взломают так быстро – я все-равно на 100% под подозрением»!
«Если все сделаешь правильно, доказать они ничего не смогут. ДК – железка, когда-нибудь его взломают. И уже взламывали, ты знаешь».
«Если ДК взломают и получат доступ к базе „госуслуг“ – это миллионы жителей, такая база стоит сотни миллионов рублей. Не слишком дорого хочешь заплатить за свое „исчезновение“»?
– «Обещали, что помогут, – Юрка писал обрывками слов, – я вынужден верить на слово».
Блокнот намок, и писать карандашом становилось все сложнее. Я боялся спросить, а если его реально уберут после того, как он все организует? Как лишнего свидетеля!
«Ты им веришь»? – добавил я. – «Может быть, оставить как есть? Пять лет будешь готовиться, сдавать зачеты, потом подтвердишь диплом и опять стаешь врачом».
«Меня с судимостью никуда не возьмут, где есть материальная ответственность, – ответил Юра, – даже в степь по программе «земский доктор».
– Надо, Леша, – он повторил, – надо. Жить незачем, сам понимаешь. Бомжевать остается, я не хочу и Светку жалко. Из-за меня страдает. В армию не хочу. Но они толкают к этому – служба по конракту. И не врачом. Простым наемником. Мы уедем.
– Куда?
Он пожал плечами и снова взял карандаш.
«Ни о чем не беспокойся. Коси под дурачка. Цифры напиши уже вечером. Думаю, что вызов с захватом организуют только под утро».
«Ты уже договорился? Не заручившись моим согласием»? – я показал ему кулак.
«Если у тебя не будет под мышкой цифр, мы со Светкой исчезнем на самом деле», – ответил он на чистой странице. – «Решение за тобой».
«Шантаж?» – возмутился я. – «Ты меня шантажируешь»?!
«Не я, меня предупредили, что если они не получат возможности взломать ДК, то меня уберут просто из безопасности, а Светку заодно, как возможно причастную. Хоть она и не причем»!
Я вытер мокрый лоб. Несмотря на холодную морось – вспотел. «Вас и так уберут, в любом случае», – подумал я, но озвучивать не стал. Я понял Юру, ему нечего терять. Но, получив чистую эльку, пусть даже с липовыми дипломами и сертификатами, он сможет уехать из страны в одну из бывших республик СНГ, там его проверять не станут. В мире есть немало стран, где он сможет подтвердить диплом и дальше работать по специальности. Но уже под чужим именем. Например, в Африке.
«Все, – написал он. – Больше нечего обсуждать. Бумагу надо съесть».
Он принялся вырывать листочки и запихивать в рот. Из сумки достал бутыль с водой.
– Заворот кишок будет, – пошутил я.
– Как-нибудь пропихнем. Касторки выпьешь. Ешь, давай.
Я присоединился к Юре, и мы несколько минут молча жевали бумагу и запивали комки водой. Потом дружно расхохотались. От блокнота ничего кроме пластиковых корочек не осталось. Юрка поднес к ним зажигалку. Пластик принялся чадить, на мокрую бетонную площадку потекли, издавая гул и свист, огненные капли. В пальцах Юрия остались ниточки проводников и оплавленный микрочип. Блокнот стучал?! Какие же мы идиоты! Но Юра был спокоен.
– Я его в микроволновке погрел, не ссы. Вся электроника спеклась. А вставить контроллер в каждый лист бумаги – этого пока не могут.
Мы направились к выходу из парка.
– Я не понял, почему с тобой обошлись так жестко. Я насчет приговора. Адвокат намекнул, что кто-то из чиновников в министерстве или ДЗМ делает карьеру на этом случае. – Я не боялся, что нас услышат. Тема вполне резонная. О чем нам еще говорить?
– Есть такой человек – вице-мэр Москвы по социальным вопросам и здравоохранению, ты его знаешь, так вот он решил, что мой случай обязательно нужно раздуть в воспитательных целях. И ему необходим был непременно москвич из коренных. Косяки приезжих наемных врачей не так показательны, их трогать нельзя – другие не приедут. «Бей своих, чтобы чужие боялись!». Это же понятно. А заодно нужно было освободить ставку для молчаливого гастарбайтера.
– Ты уверен?
– Мне следователь показала его письмо в прокуратуру: «Сделать показательный процесс в воспитательных целях». Когда ты видел в суде столько журналистов? Я что – террорист или серийный убийца или известный артист?