Главное отличие Андрея Андреевича от остальных заключается в том, что с ним общался комиссар Корелин. И это значит, что за комиссаром следят внимательно. Что, в общем, неожиданностью не было.
– Ну… Мы с ним давно знакомы. Очень плотно общались в тридцать восьмом. В Китае. Андрей Андреевич мне тогда здорово помог. Я ведь даже удивлялся тогда – человек с такими талантами, и всего лишь пехотный полковник, военный советник. Да он не меньше чем резидентом должен был работать. С его связями в Китае… – Евгений Афанасьевич понизил голос и оглянулся на приоткрытое по случаю жары окно. – Ходили упорные слухи, что у него с женой Чан Кай Ши что-то там закрутилось. Но я сам не видел, поэтому – молчок. Ты ведь знаешь, я не люблю этих слухов, сплетен… Вот не люблю, и все.
Евгений Афанасьевич развел руками, словно извиняясь перед собеседником за эту свою нелюбовь к сплетням.
– Ты ездил к нему на фронт, – сказал Домов. – И разговаривал. Так?
– И что? Как ты думаешь, Дима… Человек, которого сам Иосиф Виссарионович называл спасителем Москвы, может вызвать интерес даже у такого прожженного циника, как я. Я им искренне восхищался, решил, вот, восстановить знакомство. Он был несказанно рад… я думаю. Посидели, поболтали. Вспомнили Китай… Эту историю с его китайским орденом на нашей таможне. Он, оказывается, был несколько обижен. И не столько за орден Золотого дракона, который все равно не смог бы носить, сколько за часы. Личная память опять же… Но это он мне по секрету сказал, как старому знакомому. А так – молодец! Кремень, умница, бабник – а кто из нас не бабник? Правда? Ты вот тоже, помню, по молодости. Как ее бишь звали? Маша Никанорова? Такая белобрысая… Ты ее еще оставил на явочной квартире, когда пришлось уходить… Повесили ее, кажется. Нет?
Лицо Домова налилось кровью. Он встал со стула, и Евгению Афанасьевичу на мгновение показалось, что сейчас гость бросится в драку, но тот постоял с полминуты, помотал головой, как после пропущенного в потасовке удара, и медленно опустился на стул.
– Ну, ты и сволочь, Женя… – медленно, с трудом проговорил Домов.
– А ты рассчитывал на что-то другое? Меня всегда хвалили за крепкую память. И я все помню, Дима Домов. Я все очень хорошо помню… И то, как ты пытался уничтожить Деда, и то, как… – Евгений Афанасьевич вовремя приказал себе замолчать. В самый последний момент. Он чуть не упомянул своего сына. – Наверное, не стоило тебе сюда приезжать.
– Почему же? – разом успокоившись, сказал Домов. – Стоило. И поговорить с тобой вот так, по-честному, стоило очень давно. Чтобы не осталось недомолвок между нами. Твой сын…
Димочка всегда был чуток к собеседнику. Стоило тому – нет, не проговориться, только допустить намек на слабину, как Домов тут же бил по больному.
Евгений Афанасьевич провел ладонью по столу.
– Ты до сих пор считаешь, что есть моя вина в его… – улыбка Домова стала почти искренней и даже доброй.