Плюнул и, посовещавшись с женой, уже на следующий день погрузились с детьми в соседский микроавтобус, что я ещё год назад «прихватизировал» для своих нужд. Даже не стал смотреть в зеркало заднего вида, когда уезжали. Было и было. Бог им судья…
После долгих обсуждений решили прорываться к региональной столице. Там в пригороде по любому должны были уцелеть какие-нибудь сельскохозяйственные животные, да и подходящие дома так же должны быть в избытке. Сказано – сделано. Вот только до самой столицы мы не доехали.
К вечеру мы въезжали в городок, что был предпоследним пунктом в нашем пути. Мы были изумлены. Здесь были люди. Не много, но всё же. Было налажено уличное освещение. Правда, только на центральной улице, но уже что-то. Работал один большой супермаркет. Однако выдача шла по каким-то странным карточкам. Впрочем, это уже своего рода денежный оборот, что говорит о централизованной власти. Остановившись у первого же патруля (в полицейской форме, но без знаков отличия и шевронов), не удержавшись, начал расспрашивать.
Оказалось, в местной больнице работал человек, у которого тоже был иммунитет как у моей семьи. Когда вирус свирепствовал и выкашивал население, тот внезапно обнаружил свою особенность, и экстренно начал делать переливание всем кому подходила его группа крови. В местных условиях целенаправленно выделить антитела было не возможно. Потому и пришлось таким варварским способом. К сожалению даже так выживал далеко не каждый. Банальное отторжение чужой крови иммунной системой человека было невозможно исключить. Из выживших получались, спустя какое-то время, новые доноры. Позже начали подтягиваться те, кто спрятался от заразы в глухих деревнях и хуторах. Кому смогли, иммунитет тоже привили. Вот так понемногу городок стал оживать.
В столицу перебираться никто особо не спешил. Тут домов хватало. Сотни брошенных квартир и десятки разных предприятий. Да ещё и угольная шахта рядом, что позволило наладить горячее водоснабжение за счет добываемого угля. Пока под заселение было отдано три улицы примерно на полторы сотни домов в общей сложности, но из них полностью обжитыми не было и четверти. Нам посоветовали занять любую понравившуюся квартиру в доме сталинской постройки в конце главной улицы. Что ж… Раз приглашают, значит, не хватает людей. Умелые руки всегда и всем нужны.
Переночевали в машине, а рано утром подъехали к указанному дому. Уже в дворике я почувствовал, что словно вернулся в детство. Простая детская площадка, чуть заросшая бурьяном, лавочки со столиками ещё с советских времен и несколько гаражей. И г-образные сталинские пятиэтажки вокруг.
Нам сразу бросился в глаза дом с большими балконами. Самый большой был на втором этаже и выступал за счет пристройки первого этажа. Толи там когда-то была молочная кухня, толи ещё что-то подобное. Как раз в этот момент из дома напротив, вылезла на свою лоджию какая-то тетка и, перекрикиваясь с соседкой по этажу, начала обсуждать ту самую квартиру с большим балконом, который нам приглянулся. Суть разговора была в том, что эта мадам собиралась подгрести под себя «нашу» квартиру для сына с невесткой. Вы же понимаете, что я не стал выжидать и вместе со всем своим семейством двинулся навстречу судьбе.
Нас встретила пожилая индианка. Сари и даже красная клякса на лбу. Было неожиданно увидеть её, но всё объяснилось на удивление простым стечением обстоятельств. Индусы купили у моей страны судно, а в этот городок зашли на ремонт. Был тут судоремонтный заводик. На момент вспышки болезни эта несчастная женщина была на борту в качестве обычного кока (корабельного повара). Вот так она тут и осталась, единственная кому помогло переливание. Взяла на себя дом, в котором сейчас мы смотрим квартиры. Пока шли по коридору, она обклеивала молярным скотчем крест-накрест двери в незанятые квартиры. На ломаном русском кое-как пояснила, что почти все квартиры были пустыми. Выносить трупы пришлось только из нескольких.
Наконец мы зашли в «свою» квартиру. Что сказать… Старая мебель и чуть затхлый воздух, но при этом чувство, что мы дома. Ну и что с того что свет дается на два часа в день. Это лишь пока. Главное что нет назойливых родственничков. А кстати как они? Не знаю, почему, но мне кажется, что они самостоятельно недолго проживут. К слову глядя на брошенные гаражи, в общем дворе я уже знаю, чем буду зарабатывать на жизнь. Кто сказал, что нельзя разводить кур и свиней в городской черте?
Я проснулся с тяжелой головой. Уже который день мучаюсь с температурой. Дурное самочувствие и как следствие снова сниться какая-то на удивление яркая, а от того пугающая по своей реалистичности дичь. Но впервые я был там не один и возможно только потому мой сон закончился не так уж и плохо…
Лже-Дмитриевна
Наталия Варская
Однажды Элеоноре Дмитриевне не повезло, но и в то же время повезло. Вы скажете, наверное, что так не бывает? А вот и бывает!
Было это лет двадцать назад: дружила, тогда ещё просто Элеонора, с Викой Макаровой и с Веней Лапиным. Дружили они дружили, вместе в кино ходили, на дискотеки, а потом вдруг между Веней и Элеонорой возникло чувство и Вика оказалась в их троице, как бы, лишней. Но Элеоноре не хотелось Вику обижать, и она отклоняла предложения Вени сходить куда-либо вдвоём.
Как-то уехала Элеонора на две недели в Сочи с мамой и братом, а когда вернулась, оказалось, что Вика и Веня стали встречаться. Элеонору они в кино приглашать перестали и вообще прекратили с ней общение.
Это было настоящим предательством, причём двойным. Кстати, вскоре Вика и Веня сыграли свадьбу, на которую Элеонору даже не пригласили.
Мать страданий Элеоноры не поняла, а говорила совершенно неутешительные вещи:
– Не об этой ерунде сейчас думать надо! Пора тебе на работу устраиваться, денег в семье совсем нет! А этих любовей у тебя ещё сто будет.
Долго Элеонора пребывала в депрессии и так к ней привыкла, что обустроилась в коконе своей несчастности очень даже уютно. Во-первых, теперь Элеоноре не приходилось испытывать чувство вины, если что-то в её жизни не складывалось. Причина-то ясна – предательство друзей и непонимание со стороны матери. Как человек с такими травмами может быть счастливым? Что он может изменить?
А во-вторых, у Элеоноры сложилось крепкое ощущение того, что мир к ней был несправедлив, а значит это не она что-то должна миру, а мир должен ей, как потерпевшей, как жертве, в конце концов. Это было очень удобно.
Жизнь шла, появлялись новые подруги и все они, по мнению Элеоноры, были просто обязаны ей сострадать, выслушивать постоянное нытьё и жалеть.
Если кто-то отказывался от такой роли в жизни Элеоноры, она обвиняла такого человека в бессердечии, в предательстве и приговаривала:
– Горя ты в жизни не видела! Не предавали тебя так жестоко, как меня! Не была твоя мать такой бесчувственной!
Многие Элеонору Дмитриевну избегали, но находились люди совестливые, мягкие и добрые, которые считали своим долгом утирать слёзы этой несчастной женщине. Элеонора нисколько к ним благодарности не испытывала, а считала, что должна же быть в мире хоть какая-то справедливость, должен же мир посылать ей хоть какое-то утешение.
Личная жизнь Элеоноры Дмитриевны не складывалась, так как по известной пословице: «Брат любит сестру богатую, а муж жену здоровую». Видимо, мужчины здоровой Элеонору Дмитриевну счесть не могли из-за её постоянно минорного настроения, а рассказы о предательстве друзей, о сложных отношениях с матерью, никого не впечатляли, так как даме было почти сорок лет, взрослая уже девочка.