Уксава подтолкнул Симахиру к одному из брахманов, который играл роль непосредственно учителя, и Симахира произнёс старательно выученный текст (на санскрите!) – просьбу взять его в ученики. В ответ тот, принимая просьбу, подарил «ученику» верхнюю одежду (которую, как прекрасно видел Симахира, ему перед тем передал Уксава) и сказал стихами, также на санскрите: «Так же как Брихаспати надел одежду бессмертия на Индру, так я надеваю эту одежду на тебя ради долгой жизни, жизни до старости, силы и блеска» (Симахире заранее перевели). В древности, когда арии были скотоводами, это была бы (для кшатрия) шкура пятнистого оленя, но с развитием ткачества она была заменена. Но этого Симахире никто не объяснял, он это сам нашёл в сети в каком-то этнографическом тексте. И ему хватило ума не спрашивать в ходе обряда, так ли это. Во-первых, «отец» объяснил ему, что то, что делается сейчас, делалось испокон веков. Во всяком случае, полагается так считать, понял Симахира. Если бы он захотел реформировать обряд и ввести в него запуск фейерверка, ему следовало бы найти древний текст об этом обряде, в котором было бы описание чего-то похожего, и ссылаться на него, чтобы «вернуться к обычаям предков». Во-вторых, он уже знал, что кожа считается нечистой материей. Даже кожаная обувь конструируется так, чтобы при надевании не приходилось касаться её руками. Если бы современные брахманы услыхали о шкуре оленя в качестве священной одежды, они, надо полагать, попадали бы в обморок. Очевидно, то, что ведийская религия, откуда родом обряд упанаяны, имеет мало общего с современным индуизмом, для индуистов большой секрет. Включая уважаемых учёных брахманов. Настолько большой, что, попытайся он его раскрыть, ни к чему хорошему это не привело бы.
Одежда была из жёлтого хлопка. Естественно, так делалось всегда. Симахира, однако, знал, что раньше ему полагался бы лён, брахману – пенька, вайшье – шерсть. Ткань тоже раньше была бы у него не жёлтой, а окрашеной мареной. Не той, что Марена (Морана, Мара), богиня смерти и зимы у славян, или злой демон Мара у буддистов, а растение, из которого получается ярко-красная краска, потому что, собственно говоря, «варна» означает не только сословие, но и цвет! В частности, кшатрии ассоциируются с красным цветом, цветом огня, войны, решительности и энергии. В то же время у брахмана одежда была бы коричневой (хотя брахманы ассоциируются с белым цветом), а жёлтой – у вайшьи. А ещё раньше одежда была бы белой у всех. Некрашеной и нестиранной. Считается также, что она соткана в доме ученика в ночь перед церемонией, но сейчас это условность, можно купить; к тому же, если она соткана в доме ученика, почему считается, что её дарит брахман, к которому тот поступает в учение? Естественно, Симахира не стал спрашивать.
Учитель также повязал ему пояс, произнося соответствующие стихи. Пояс был важным религиозным символом. Он был сделан в виде тройного шнура, в знак того, что ученик всегда будет окружён тремя ведами. Пояс считался дочерью веры и сестрой мудрости, и обладал силой охранять чистоту и целомудрие и удерживать от зла. Для кшатрия он делался из тетивы, так что, наверное, имел когда-то и практическое значение, как догадывался Симахира. Мало ли, на боевом луке тетива порвалась, а тут три запасных. (Впрочем, священный пояс сразу сняли и спрятали, заменив обычным, из хлопка).
После священного пояса Симахира был удостоен надевания жёлтого священного шнура. Здесь это было как раз в рамках возвращения к обычаям предков: современный кшатрий обошёлся бы в рядовом обряде без шнура, он теперь полагался только для брахманов. Но это же не рядовой обряд, а редкий случай возвращения кшатрия после восьми веков отсутствия! (Впрочем, возвращение к обычаям предков было не таким уж радикальным: Симахира знал, что в древности шнур был бы у него, как у кшатрия, не жёлтым, а красным). Для того, чтобы его изготовить, у «мальчика» заранее измерили ширину четырёх пальцев. Шнур имел длину 96 раз по четыре пальца, что, как считалось, равно удвоенному росту Симахиры. Точнее, считалось, что шнур имеет такую длину. Симахира прикинул в уме и понял, что длина шнура получилась бы, скорее, как четыре его роста – и как его носить? Похоже, древние индусы имели очень тонкие пальцы или же были вдвое выше современных людей. Либо это тоже какая-то условность, либо он что-то недослышал в объяснениях. К счастью, реальный шнур вовсе не выказывал желания волочиться по земле. Он закреплялся на левом плече и спускался диагонально сзади и спереди к правому боку. То есть был бы примерно метровой длины, если развязать. При совершении неблагоприятных обрядов (если б Симахира знал, что это такое, неблагоприятный обряд, но ему забыли разъяснить) следовало перевесить его наоборот, а вообще носить всю жизнь. Учитель показал ему на собственном шнуре, что при отправлении естественных надобностей нужно приподнять шнур и повесить на ухо во избежание скверны. Три нити, спряденные дочерью брахмана, и скрученные в шнур самим брахманом, представляют, как объяснили Симахире, три качества (гуны) – добродетель, страсть и неведение, – из которых образовалась Вселенная. Три нити шнура напоминали Симахире, потомку кшатрия Тэнгу но Томодати, что он должен заплатить три долга: древним мудрецам-риши, предкам и богам. Три нити шнура связывались вместе узлом, который символизирует Брахму, Вишну и Шиву. Учитель, надевая на ученика священный шнур, повторял соответствующую мантру, прося о силе, долгой жизни и блеске для «мальчика», в то время как «мальчик» смотрел на солнце – к счастью, недолго. Ученик мог носить только один священный шнур. Женатый человек мог носить два – свой и жены. (Симахира обзавёлся вторым шнуром удивительно скоро после первого…)
Вручение шкуры пятнистого оленя было пропущено, об этом древнем обычае он только читал. Когда-то это было частью обряда. Для брахмана – шкура антилопы, для вайшьи – шкура козы или коровы. Потом она была заменена священным шнуром, потом вернулась, и стали выдавать и то, и другое, но теперь лесов и диких животных в них стало слишком мало. Симахира не стал никого спрашивать, чем шкура была заменена раньше – одеждой из ткани или священным шнуром? Упоминание шкуры было уже в описании «подаренной» учителем одежды. А если шкура заменялась поочерёдно ими обоими, потому что после замены возвращалась обратно в обряд, то чем заменялась раньше, а чем позже? Этого в этнографическом тексте не было. А индуистские брахманы ведийских обычаев ни с какими шкурами точно не знают. Одно прикосновение к шкуре – повод для обряда очищения. А шкура коровы?! Это вообще немыслимо.
Наконец, Симахиру отвели в пустую комнату в доме учителя и оставили там на шесть дней, в течение которых нужно было, будучи облачённым в новую одежду, вести аскетический образ жизни, читая мантры. Еду, довольно скудную, и воду ему приносили, когда он спал, чтобы он ни с кем не общался. Выбрать момент, когда он спал, было не очень сложно: спал он очень много, и ночью, и в самое жаркое время дня, и ещё один или два раза между ними. Хотя пол был довольно жёсткой заменой и традиционному японскому футону, и матрасам современных отелей, что ещё делать в пустой комнате? Гимнастику? А будет ли это аскетическим образом жизни, или нужно только размышлять о вечном? Может, и можно было бы считать гимнастику частью аскезы, особенно, надо полагать, упражнения йогов, но он не догадался спросить заблаговременно.
Последнюю ночь Симахира, выспавшись за недосып и впрок (и отлежав все бока), не спал совсем. В голове крутились надежды и опасения. Похоже, ему, наконец, стали доверять, вернее, верить, что он может сделать что-то значительное – прекрасно! Особенно приятно после долгого тотального недоверия. Но сумеет ли он оправдать это доверие? Вдруг ему только кажется, что его идея осуществима? И что, будучи изготовлено, его изобретение хоть кому-то понравится, хоть кого-то поразит, хоть кого-то заинтересует? Вдруг, наоборот, все от него тут же отвернутся? Впрочем, – говорил он себе, – такие размышления не только недостойны ни самурая, ни кшатрия, но и для любого человека они совершенно лишние.