Но и с другом вопрос решился, правда совсем не так, как думала Катя, и не сразу.
О том, что в подъезде появился новый жилец, все узнали очень скоро. Выходя на улицу, он так громко и даже яростно хлопал дверью, что весь дом, казалось, содрогался, а несчастная дверь стонала как раненая.
– Уймите вы своего зверёныша, Анна Тимофеевна, – сердито проговорила интеллигентная Татьяна Всеволодовна с пятого этажа, – лучше сами уймите, а то через милицию куда хуже будет.
Разговор состоялся возле подъезда вечером, когда народ подтягивался домой после рабочего дня. Катя тоже подошла уже к дому и услышала слова соседки.
– Если б я могла, давно уже сделала бы, – грустно ответила старая женщина, и в глазах её показались слёзы, – но ведь он меня не слышит. Не грубит мне, нет, а просто не слышит. Плохо ему, понимаю я, но как помочь не знаю.
– Значит, милиция поможет, – жёстко заключила соседка с пятого этажа, которая, как знала Катя, работала учительницей младших классов в соседней школе. – И ещё директора надо заранее в известность поставить, какой кадр к нему осенью придет. Пусть сразу его прикрутит.
– Да погодите вы с репрессивными мерами, Татьяна Всеволодовна, – вмешалась Катя, – неужели не поняли ещё, что с детьми это путь тупиковый?
Она взглянула в глаза рассерженной женщине, и та невольно потупилась.
– Вы же педагог, – мягко добавила Катя.
А потом повернулась к Анне Тимофеевне.
– А мальчик дома? – уловив не высказанное вслух «нет», добавила, – давайте-ка зайдём к вам, поговорим немного.
В квартире старой женщины было как-то неуютно, создавалось впечатление, что всё сляпано кое-как и держится на честном слове. Но это и понятно. Любое жильё мужской руки требует, а здесь ею уже много-много лет и не пахнет. Своей руки нет, а за чужую платить с пенсии не особо разгонишься. Вот и смирилась старушка, приспособилась. Но душу это, наверное, царапает. Каждой женщине, в любом возрасте, порядка и уюта хочется. Однако выше головы, как говорится, не подпрыгнешь.
– Расскажите мне о внуке вашем, Анна Тимофеевна, – попросила Катя, – его как зовут?
– Ёжик, – тихо проговорила соседка. – Евгений он вообще-то, но этого никто уже и не помнит.
– Почему Ёжик? – удивилась Катя.
– Так колючий он до невозможности. Ни с какой стороны не подступишься, везде иголки.
И женщина рассказала, из какой трясины вытащила мальчика. Отец его пьёт, сквернословит, распускает руки и, что хуже всего, знается с криминалом. Дочь спасти она уже не успела, а мальчишку отбила и даже опекунства добилась. Но сладить с ним не может. И вот теперь совсем не знает, что делать.
Слёзы по морщинистому лицу потекли ручьём. А Кате так жаль стало эту недалёкую, но добрую женщину, что аж сердце защемило. Вот ведь как бывает. Сделал человек доброе дело, а оно ему поперёк дороги встало, ни обойти, ни объехать.
– Да вы не горюйте так, Анна Тимофеевна, – попыталась подбодрить её Катя, – что-нибудь обязательно придумаем. Мы же женщины, народ если и не слишком умный, как утверждают представители сильной половины человечества, то уж во всяком случае, хитрый и изобретательный. Придумаем.
В глазах старой женщины загорелся огонёк надежды, а Катя надолго задумалась.
– Вы вот что, Анна Тимофеевна, – очнулась она, – вы пришлите ко мне внука вашего с поручением каким-нибудь. Завтра суббота как раз, я дома буду. Прямо с утра и пришлите.
– Дай вам Бог здоровья, Катюша, за ваше доброе сердце, – срывающимся голосом проговорила старушка, – может, хоть вы до него достучитесь, коль он меня не слышит.
На другой день, часов в десять утра раздался звонок в дверь. Старушка-соседка, видно, спешила исполнить уговор, пока Катя не передумала, и внук не запропал опять на целый день – где ходил, она понятия не имела, а он ничего не говорил.
За дверью действительно стоял невысокий худой мальчишка с шапкой тёмных вихрастых волос, плохо знакомых с парикмахерскими ножницами. Вся его фигура выражала независимость, а глаза были настороженными и колючими, однако в самой их глубине Катя уловила едва заметную искорку детской растерянности и беззащитности. Сердце женщины дрогнуло. Ей до боли остро стало жаль этого обездоленного ребёнка, который изо всех сил старается показать себя самостоятельным и сильным. Но нужно было играть роль, как договорились.
– Тебе чего? – спросила довольно приветливо, но без особого интереса.
– Бабка передала вам вот это, – буркнул подросток, протягивая женщине небольшой пакетик.
– А кто твоя бабушка? – продолжала игру Катя, принимая передачу
– Да Анна Тимофеевна, со второго этажа, – так же неприветливо пробормотал мальчишка.
– Так ты Женя? – обрадовалась Катя. – Заходи, заходи в квартиру, что мы на пороге стоим.
– А чего заходить-то? – мальчик даже назад подался, подальше от обманчивого тепла, исходящего от самой женщины и из глубины квартиры.
Как дикий лесной волчонок, он привык внимательно осматривать и обнюхивать пространство вокруг себя, прежде чем сделать шаг. Но чувства опасности не появилось.
– Заходи, чего уж там, – приветливо повторила Катя, – познакомимся. Ты же наш новый сосед. А меня Екатерина Николаевна зовут.
И мальчик вошёл. Катя проводила его в комнату.
– Садись, Женя, – она показала на диван, – только здесь, посередине, там в уголке Муркино место, а она не любит, когда его занимают.
– А Мурка это кто? – как-то совсем по-детски поинтересовался паренёк.
И у Кати опять сжалось сердце от этой смеси показной лихости и детской беззащитности в его глазах.
– Мурка это кошка, – принялась она объяснять, – она раньше у твоей бабушки жила, а потом у меня оказалась, когда Анна Тимофеевна к вам уехала. А когда вы приехали обратно, кошка возвращаться к старой хозяйке отказалась, у меня осталась. Только пугливая она очень, при чужих людях никогда не выходит.
Тут из-за угла комода как раз показалась любопытная серая мордочка – показалась и сразу спряталась. Женя невольно улыбнулся. Однако, вспомнив, что он взрослый и независимый человек, вновь сурово сдвинул брови.
– И правильно сделала, что не вернулась, – неожиданно одобрил он действия Мурки. – У вас в квартире лучше, светлее и чище.
У Кати в голове начало проясняться. Мальчику не понравилась захламленная бабушкина квартира. Хотя, что он имел у себя дома, она даже отдалённо не представляла.
– Так у меня всё же третий этаж, и дерева под окном нет, – сказала. – А насчёт чистоты, так твоя бабушка ведь совсем старенькая уже, сил у неё мало. И потом ей уже много лет совсем никто не помогает.
Женя посмотрел на женщину удивлённо – ему такое и в голову не приходило, видно. Но Катя не стала развивать свою мысль дальше. Она уже поняла, что мальчишечка сообразительный, сам поймёт, что к чему.
– А откуда ты к нам приехал, Женя? – спросила, продолжая разговор.
Мальчик назвал небольшой заштатный городок, и в глазах его при этом появилось тоскливое выражение. Видно, там, в том маленьком городке ему, несмотря ни на что, было всё-таки лучше, чем здесь, среди незнакомых улиц и домов и совсем чужих людей.
– Я тоже в маленьком городке выросла, – улыбнулась Катя, – хорошо там было, уютно. Чуть за город выйдешь, и тут тебе рожь с васильками или луг с разнотравьем. Красота!
Она вздохнула и на минутку прикрыла глаза, увидев свой маленький городок таким, как он был когда-то. Но неумолимое время идёт вперёд и всё меняет. И того городка, что сохранился в её памяти, нет уже на земле – он тоже изменился, стал другим, как и она сама.
– А здесь уже новых дружков нашёл, да? – женщина глянула на мальчика с интересом.
Тот замялся немного, потом нехотя качнул отрицательно головой.
– Так где ж ты пропадаешь целыми днями? Тебя, говорят, и не видно. Только дверь громко хлопает, когда ты из дома уходишь. Так громко, что малышка Светочка, что у меня над головой живёт, каждый раз просыпается и плачет.